Автор: Hnap
Артер:Steasi, Hnap
Бета:Longways, Amaranta
Категория: слэш
Размер: макси (~56300 слов)
Пейринг/Персонажи: Дженсен Эклз\Джаред Падалеки, Джаред Падалеки\Женевьев Падалеки, Миша Коллинз и другие
Жанр: ангст, романс, РПС АУ
Рейтинг:NC-17
Предупреждение: ненормативная лексика, смерть главных героев
От автора: Steasi, моя благодарность тебе не знает границ, за твои работы полные жизни и чувств.Именно твои арты подвигли меня на открытие в себе новых возможностей))).
Longwaysи Amaranta, спасибо вам огромное за такой титанический кропотливый труд!
Скачать doc. pdf.
Лето 2015 года
Тело вздрогнуло. Или ему показалось, что вздрогнуло? Последнее время он не мог отличить, когда спит и когда бодрствует. Но сегодня мозаика сна была совершенно чудна, поэтому он тут же прислушался к тишине, которая нависла над ним, словно огромное невиданное чудовище. Хотелось выхватить нож и всадить его в брюхо этой твари, располосовать и залить эту комнату звуками, голосами, смехом, словами, которые она сожрала и по которым он так скучал. Хотелось, чтобы хоть что-то дало понять – он точно не спит. Ему ничего не потребовалось делать, аппарат пискнул отрывисто и затих, словно кто-то неспешно перезаряжал пистолет, а затем снова писк – выстрел в ненавистную тишину, дающий точно понять, что это реальность.
Паника уже давно сменилась болезненной апатией. Злость притаилась, не смея поднять головы, ожидая новой порции воспоминаний, которые неминуемо должны были всплыть в памяти. И только слабый внутренний голос с укоризной произнес:
«Проваливай… Я не хочу, чтобы ты был здесь».
***
В горло будто набили речного песка, который драл его будто наждак, и от этого во рту был постоянный металлический привкус крови – единственное, пожалуй, что сообщало мозгу о том, что он еще жив.
Если присмотреться, было видно, как тонкие веки подрагивали и время от времени под ними пробегал напряженный белок глаза, судорожно дергаясь под кожей. Наверно, это говорило о том, что организм бодрствовал или же, наоборот, видел какие-то тяжелые сны. Миша не мог бы сказать этого с уверенностью, хотя вот уже битый час всматривался в худое высохшее бледно-серое с желтым оттенком лицо своего друга, которое в обрамлении темных густых волос сейчас выглядело нелепо маленьким, словно и не принадлежало своему хозяину – высокому, почти двухметрового роста парню, сильному и выносливому. И вряд ли Миша мог догадаться, что ему ответили, когда он на прощанье коснулся плеча и поправил тщательно подоткнутое одеяло, просто не в силах представить, что же еще он может сделать.
– Пока. До завтра. Я обязательно заеду после работы.
«Ага. Можешь не утруждаться. Ты уже сделал все, что мог».
Конечно, Миша не слышал этих беззлобных, но полных горечи слов, просто по той причине, что не умел читать чужих мыслей, да еще и того, кто вот уже почти две недели лежал в коме.
«Иди, иди, помучайся еще, мать твою…»
И опять искусственный болезненный вдох оборвал недосказанную мысль. Долгое молчание, а затем, собравшись с силами, но уже в пустоту:
«Если б ты только знал, что я сейчас чувствую, то, наверно, не так бы торопился тем вечером, засранец ты эдакий. Да ты хоть представляешь, сколько я сил каждый день трачу на то, чтобы глаза открыть?!» – крик. Дикий, полный гнева, обиды и еще чего-то со вкусом желудочного сока, который вдруг опять хлынул в рот и заставил задохнуться.
Но он все же продолжил, без истерики, но все равно полный раздражения от собственного бессилия:
«Веки тяжелые, и глаза не открыть, сколько бы сил я ни прилагал, а грудь, как назло снова и снова наполняется воздухом, хотя, казалось бы, уже давно не дышу. Но кто-то или что-то с маниакальной настойчивостью впихивает в мои легкие кислород. А я, блядь, только и могу, что проглатывать эти вдохи и выплевывать выдохи».
Годом ранее
– Поверить не могу, что он не знал, будто жена ему изменяет! Как это можно не знать? Если только человек, с которым ты живешь, уже давно не занимает твоих мыслей…
– Что ж, бывает, – отхлебнул пиво Джаред и привалился к стене около бара, посматривая на Эклза. – Надо выяснить у ее знакомых, кто был отец ребенка. Ты же знаешь, подруги этим делятся между собой.
– Возможно, Джа, у меня нет подруг…
– И как он отреагировал, когда узнал, что она была беременна?
– Никак? Смотрел в одну точку. Потом поблагодарил меня и пожелал, чтобы мы нашли того, кто убил его жену.
– Это чтобы пожать ему руку?
– Поехали, Падалеки, успеешь набраться у Коллинза.
– Да, помчали, мне еще надо заехать в химчистку за платьем Жени.
– Какое платье, о чем ты? Забей и поехали.
– Не могу, это платье, в котором она всегда ходит в церковь. Она завтра утром как раз туда собиралась, перед венчанием Коллинза и Виктории. Она же подружка невесты, ты что, совсем забыл?
– Да, я помню, ну а платья у них разве не все одинаковые, у этих подружек? – Дженсен неопределенно обвел бар рукой, будто как раз там и были все подружки невесты.
– Она идет туда исповедаться перед церемонией. Заявила вчера, что по правилам она тоже должна быть «чиста перед Богом». Как по мне, так она чистый ангел. Тебе вот не помешает пару раз исповедаться, – гоготнул Падалеки.
– Мне уже не поможет. Пошли, нас, наверно, уже ждут не дождутся у Миши. Не хочу пропустить этот тухлый мальчишник из-за тебя. – Эклз стукнул пустой бутылкой о столешницу и махнул рукой в сторону выхода.
День был поистине отличный, давно не случалось таких в жизни Эклза. Он был законченным трудоголиком, и выходные были крайней роскошью, не говоря уже об отпуске. Этот уик-энд был особенным – не только потому, что он был, потому, что это была коллективная попойка с дешевыми стриптизершами, глупейшими танцами, бесконечными шутками и подколами, а повод нескончаемо неожиданный – заядлый холостяк Коллинз надумал жениться. Дженсен был немного расстроен, не столько тем, что его напарник вдруг решил себя окольцевать, словно зверюшка из книги «Вымирающие млекопитающие», сколько потому, что осознавал: семья – это слишком большая ответственность, и она всегда должна быть во главе всего, в том числе и работы. Работа же для детектива Эклза была всем вот уже шестнадцать лет, поэтому его печалил факт, что Миша теперь будет меньше с ним просиживать сверхурочное время в отделе, а как примерный муж будет таскаться с тележкой продуктов за своей красавицей женой. Но Дженсен по жизни был оптимистом, он окинул взглядом своих коллег, сидевших на диване и креслах, у него оставались Джеффри и Джей, парни из того же теста, что и он сам, девяносто процентов их жизни проходило на работе в Нью-Йоркском департаменте полиции, как и его собственная.
– Эй, Эклз, хватит тут сидеть, словно тебе уже девяносто! Давай, разомнись.
Джаред с бесконечно милой улыбкой схватил коллегу за рукав и вытянул в круг симпатичных девушек, которые с интересом на него поглядывали весь вечер.
– Мне, конечно, не девяносто, Джей, но, надо сказать, я уже не в том возрасте, чтобы вилять бедрами перед барышнями, – проговорил он прямо в ухо склонившемуся Джареду.
– Брось, тебе тридцать шесть, а ты уже разучился флиртовать?! Давай танцуй! Хватит трепаться!
Эклз неопределенно повел плечами, прислушиваясь к ритму музыки, а точнее к его отсутствию, и осознал, что не танцевал чертовски давно, ведь на ум не шло ни одно движение.
– Флирт может закончиться для меня плачевно! – прокричал он в самое ухо танцующему Падалеки. – Посмотри вон на того бедолагу, с дебильной улыбкой тянущегося к голому бедру худосочной телки! – Эклз указал взглядом на Коллинза, на коленях которого выгибалась пергидрольная блонди.– Теперь для него существует только вечно опущенный стульчак, правильно оторванная туалетная бумага, сигареты без никотина, кофе без кофеина и секс по праздникам.
– Поражаюсь твоей способности уложить все самые важные, ключевые моменты жизни мужчин в такой короткий список, – белозубо хохотнул его напарник.
– А что, у тебя не так?
– Не-а…
И Падалеки забавно вильнул бедрами, поднял руки к небу, встряхнул копной волос, продолжая улыбаться пьяной улыбкой всему миру и Дженсену, прикрывая глаза, повинуясь звукам музыки.
Танцы закончились лишь к четырем утра, когда последние гости были рассажены по такси, а Коллинз обнаружен без штанов спящим в своей кровати.
– Это поистине было круто, а, Джен?
– И не говори. А я еще и шафер завтра – или уже сегодня? Через шесть часов я буду должен привести этого храпящего мужика к алтарю, миссия еще та.
Друзья стояли в спальне Миши и смотрели на дрыхнущего без задних ног коллегу.
– Пойдем, надо еще прибрать этот бардак.
– Джей, честно, я не буду убирать то, что в туалете.
– Согласен, оставим подарок будущей миссис Коллинз, – хохотнул Джаред и пошел вниз по лестнице. – Я займусь кухней, а ты в гостиной мусор пособирай.
– Договорились.
Совместными усилиями они управились за полчаса, затолкали гору мусорных мешков в контейнеры, открыли окна и уселись перед телевизором, мельтешащим бессмысленными кадрами назойливой рекламы, опустошая последние упаковки с пивом. Сменив пару каналов, они подсмеивались над каким-то незамысловатым фильмом про полицейских, поражаясь тому, как можно было снять что-то столь неправдоподобное про их жизнь, словно режиссер был топ-моделью и единственное, что знал про полицейских, – что они ездят на машинах с мигалками.
– Я тебе так скажу, Джа, про нас бы получился обалденный экшен! Просто они там в Голливуде совсем нюх потеряли, снимают всякую пошлятину. Эй, ты меня слышишь? – Эклз покосился на лохматую макушку друга. Тот расположился на его плече, словно на своей подушке, и, кажется, уже посапывал!
– Эй, нет, нет и нет, так дело не пойдет.
Это было слишком близко, или шесть бутылок пива были лишними, или Джей сопел в шею слишком тепло, щекоча кожу еле заметным выдохом.
– Я тебе не подушка! Иди спать к Коллинзу. Он будет женат через несколько часов, так что это не грех, топай, Падалеки.
В ответ лишь неразборчивый протест и попытка устроиться поудобнее.
– Джа, я тебе говорю. Иди, прошу…
Внутри все натянулось струной, и было достаточно самой малости, чтобы порвать ее. Эклз попытался отодвинуться от напарника, но тот и не думал отпускать, и тогда Дженсен запустил пальцы в копну волос и рванул со своего плеча сонную голову, мать его, лучшего друга.
– Сколько раз тебе говорить, вали спать на кровать, Джа!
А в ответ лишь непонимающее сонное моргание, попытка всмотреться в огромные зеленые глазищи с пьяной поволокой, которые были почему-то такими умоляющими в тот момент.
– Мне и тут неплохо, – Джаред расплылся в своей самой глупой ухмылке и прищурил глаза, ожидая реакции. И этого было чертовски достаточно, чтобы весь самоконтроль, годами вырабатываемый, полетел к чертям только от одного этого взгляда.
Все так же крепко удерживая за волосы, он навис над другом и вжался губами в его рот. В одно мгновение из головы Джареда вылетели все посторонние мысли. Весь мир поблек, и он лишь чувствовал губы друга на своих. «Теплые». «Сухие». «Мягкие». Пульс в доли секунды скакнул до пика, когда язык разомкнул губы и столкнулся с его, обвел кругом, проводя кончиком по нёбу. Острая кромка зубов царапнула нежную тонкую кожу, и Падалеки лишь тихо проскулил в поцелуй, не способный пошевелиться под тяжестью тела друга.
Именно этот приглушенный звук и заставил остановиться, да и страх, затуманенный страстью, все еще бился где-то внутри. Дженсен замер, увидев перед собой распахнутый как мир взгляд, полный вопросов. И нельзя было не таращиться в эти зеленоватые омуты с карими песчинками у зрачков, которые заполнили собой почти всю радужку, не сжимать в ладонях это прекрасное, любимое годами лицо, не возить губами слепо по этим скулам, сжимая в кулаках длинные шелковистые патлы.
– Прости, Джа, черт знает что на меня нашло. Прости, прости…
Эклз не иначе решил, что умрет в последующий час и нужно в жизни совершить самое важное, потому как снова целовал жадно, больно, будто наказывая за то, что так долго хотел. А потом все в этом мире стало неважно, потому что Джаред отвечал, робко и нежно целуя. Эклз чувствовал, сильные руки обнимают его так, словно Джаред не мог понять, чего он хочет больше: оттолкнуть и сбежать или прижать сильнее. Что произойдет потом? Не имело значения, главное, что Дженсен прямо сейчас мог держать это немыслимое чудо в своих руках, которое не его, которое нельзя любить, но именно это он и делал все эти годы.
Он жарко и влажно вылизал бархатную кожу на шее, поймал губами приоткрытый рот и накрыл ладонью возбужденный член своего друга, пробравшись в его джинсы.
Джаред громко охнул в ответ на то, как кулак задвигался на члене, и уткнулся лицом в плечо Эклза, комкая на нем рубашку подрагивающими пальцами. Обоим было ясно, что пути назад нет.
Эклз остановился лишь для того, чтобы сдернуть мешающие штаны и белье, и спустился между ног лучшего друга, который разучился дышать, как только почувствовал его горячий рот у себя на члене. Никогда ничего подобного он не испытывал в своей жизни! Вцепившись в загривок, захлебываясь ощущениями, он качнулся бедрами навстречу влажному жару рта. Одного лишь осознания, что это Джен, его лучший друг, его напарник, что это его губы, было достаточно, чтобы разлиться горячим терпким оргазмом спустя минуту. На грани реальности он чувствовал нежные поцелуи в живот, как крепкие руки огладили бедра, и только потом он открыл глаза, уставившись в потолок. Дыхание Дженсена коснулось его шеи, и по телу пробежали последние сладкие судороги удовольствия. Почти невесомые поцелуи успокаивающе ложились на его скулы и щеки, когда они оба услышали шум на лестнице. Мгновенно встрепенувшись, они отскочили друг от друга: Эклз встал около дивана, а Падалеки, наспех натянув белье и джинсы, вжался в диван, уставившись испуганными протрезвевшими глазами на пьяного Мишу, появившегося в полумраке своего дома.
– О, а вы какого хера не спите? – явно не ожидая ответа, он прошаркал на кухню. – Как же пить охота.
Эклз тревожно перевел взгляд на друга, на лице которого все сильнее читалась паника. Едва Дженсен собрался что-то сказать, как тот подорвался с места и почти бегом вышел из дома. Коллинз, понуро держась за висок, показался из кухни и проковылял кривой походкой к лестнице, не обращая внимания на сослуживца, тяжело севшего на диван и уставившегося себе под ноги.
Забрезживший золотистый свет зари за окном заставил действовать. Сборы в церковь проходили бодро и шумно, легкое похмелье давало о себе знать – галстук жениха Эклз завязал только со второго раза. В это самое время на пороге показался Падалеки.
– Чувак, я подумал, что ты решил сбежать с моей свадьбы, – прокряхтел Коллинз, наклоняясь за своими кожаными ботинками.
– Нет. Меня жутко мутило. Надо было подышать свежим воздухом.
– Чертовы алкаши, и меня умудрились напоить. В каком виде я теперь буду на собственной свадьбе? А, Эклз?! Твою ж мать, куда ты смотрел?
– Ну, уж точно не за тем, сколько ты пьешь, дружище.
Лучшие друзья лишь однажды столкнулись взглядами, и этого было достаточно, чтобы Падалеки вспыхнул пунцовыми щеками и умчался одеваться наверх.
Дженсен был готов отдать все, чтобы Джаред хоть что-нибудь сказал, что угодно. Но тот с упорством Сизифа молчал, а просить и спрашивать самому было так же тошно. Он лишь мельком посматривал на него в машине, пытаясь представить, о чем тот думает. Трудно было не заметить, как Падалеки был зажат, будто внутри у него скрутились сотни пружин, он слишком хорошо его знал, чтобы не обратить внимания на его скованность, и Эклз понятия не имел, чего от него ожидать.
«Сколько сейчас времени? Ты здесь? Знаю, что здесь. Я это говорю или всего лишь думаю, что говорю? Ни в чем не уверен сейчас, будто младенец, только что появившийся на свет. Знаю только, что вокруг темно и ты где-то рядом. Наверно, вечер…
Я так подумал, потому что перед глазами жуткая темень. А вот когда все заливается красным или ярко-желтым, это значит день или утро и сестричка распахнула жалюзи на окне. И слышу, как ты стоишь рядом и смотришь на меня. Ну, чего уставился?! Нравлюсь? Как день-то прошел, чертов ангел-хранитель?»
– Джа? Как ты?
– М-м-м? Привет, солнце.
– Ты что такой?
– Какой?
– Дерганый какой-то?
– Да все нормально. Просто перебрал вчера немного. Башка болит.
– А где Дженсен и Миша?
– Они все зашли в церковь, а я тут жду Джеймса и Эрика.
– Составить тебе компанию? – Жени тихонько подтолкнула бедром Падалеки, и тот улыбнулся немного смущенно.
– Конечно. Иди сюда. Утро сегодня прохладное, – он обвил миниатюрную жену огромными горячими руками, в них она казалась маленькой статуэткой древнегреческой богини. – Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Джаред чмокнул девушку в макушку, а потом заглянул в ее темные глаза, улыбающиеся ему всегда так тепло и приветливо.
– Ты тоже отлично смотришься в этом смокинге. И я тебе всегда говорила, что бабочка тебе идет больше, чем галстук. Как погуляли? Ты ничего не рассказал.
– Было много пива, симпатичных девушек и отстойная музыка.
– Жаль, что тебе не понравилось, – хохотнула Женевьев. – Все же это мальчишник твоего друга.
Она и не представляла, какой жар охватил мужа при воспоминании об этой вечеринке, так что он даже не смог фальшиво улыбнуться, а просто сцепил зубы до боли в скулах.
– Кстати, ты знал, что ребят будет венчать отец Бернард, тот, что нас венчал одиннадцать лет назад! Это так неожиданно, что он вернулся в Нью-Йорк. Я слышала, он собирался остаться в Канаде.
– Да, действительно, – вспоминать свое венчание было особенно тяжело, после произошедшего ночью. Он никогда бы не подумал, что сможет изменить своей жене, ведь он любил ее в это самое мгновение и всегда.
– А вон и наш босс пожаловал, – как спасение, из машины показались Бивер и Крипке.
– Ну, осталось молодых дождаться, чтобы они торжественно пообещали любить друг друга так же крепко, как и мы,– Женевьев солнечно улыбнулась мужу и принялась махать рукой Джиму.
Падалеки не мог понять, что ж за день-то был такой. Куда он ни смотрел, везде был Дженсен, везде он успевал, всем улыбался, жал руки, будто это он чертов жених. Хотя из головы как-то выпало, что он шафер. И весь он был такой сияющий, как начищенная золотая монета, глаза смеялись, расходясь острыми лучиками в уголках, и каждый раз, когда он встречался с ним взглядом, желудок делал какой-то невероятный кульбит, будто Джаред сейчас катился по русским горкам резко вверх, а потом вниз, а потом еще вниз головой для полного счастья.
Оставалось напиться и забыться, иногда он пользовался этим методом успешно, но тут его всегда поддерживал сам Эклз, а сейчас он был занят флиртом с какой-то рыжей и длинноногой… И это почему-то бесило, злило до такой степени, что хотелось подойти и одернуть его, проорать: «Какого хера ты лапаешь эту телку и постоянно смотришь на ее силиконовые сиськи?». Как только эта сцена встала перед глазами, самому стало смешно, и, осушив свой бокал чего-то кисло-сладкого, он еще раз его наполнил и постучал ножом для закусок по тонкому хрусталю.
– Прошу минуточку внимания! Эй, эй, народ, все сюда. Я тут тост хочу сказать за молодых.
Дождавшись, когда все немного кучнее подтянутся к столу, Джаред поднял бокал и, секунду поразмыслив, заговорил.
– Миша, язнаю тебя давно, уже почти десять лет как мы с тобой работаем бок о бок, и я знал, что ты удивительно везучий человек, но не до такой же степени, старик? – гости дружно хохотнули, но Джаред тут же продолжил: – Без всяких преувеличений скажу тебе, Виктория, что ты просто великолепна, самая потрясающая женщина сегодня это ты, ну конечно, после тебя, детка, – Джаред прижал за талию к себе жену и чмокнул ее в макушку. – Кстати, Виктория, у тебя отличный вкус, моя жена сегодня выглядит просто шикарно в этом платье, за что тебе отдельное спасибо, – он посмотрел на свою маленькую хрупкую Женевьев и, выдохнув, сказал:– Я желаю вам, чтобы вашу любовь ничто не могло поколебать: ни ссоры, которые случаются в любой нормальной семье, ни разлуки, ни ошибки, которых, я надеюсь, вы не допустите, – взгляд сам собой отыскал Эклза и уперся в него, пытаясь прочесть реакцию, и Джаред замолчал. А потом он вдруг качнул головой, как будто очнулся ото сна, и добавил:– А вообще, я уверен, что все это вас обойдет стороной, вам это не нужно. Вы должны наслаждаться друг другом! Делайте вашу жизнь прекрасной каждое ее мгновение. Ну, и детишек, конечно, понаделать кучу! Миша, я первый в очереди на крестного папу твоих спиногрызов, – и снова все засмеялись, как это принято на свадьбе, а Джаред поднял бокал и закончил свою речь простым:– За вас, ребята!
Пока Падалеки старался быть как можно красноречивее, что для него было нелегким испытанием, ведь он никогда не любил говорить на публику, с него не сводил глаз Эклз. Он без труда понял все, что Джаред не сказал, но даже эти непроизнесенные слова стегнули по душе, как хлыст с размаху, рассекая, чтобы долго не заживало, кровоточило и напоминало о том, чего делать никогда нельзя. Быть собой.
Потом начались танцы, выпивка полилась рекой, и все расслабились, в том числе и чета Падалеки, прижимаясь друг к другу в неспешном кружении вальса. Улыбаясь и щебеча что-то на ушко, они скользили по танцполу, время от времени подмигивая молодоженам. Эклз же прихватил из бара бутылочку «Джека Дэниэлса» и устроился в компании Джима и Эрика, чуть позже к ним присоединился Осрик, и они решили вместе напиться.
– Слушай, Дженс, чего ты так надираешься? Завтра на работу с утра.
– Серьезно? Джим, что ты не дашь нам выходной, после свадьбы?
– Вот когда сам женишься, тогда дам, а пока притормози, а то еще и шести вечера нет, а ты уже в хлам.
– Ничего не в хлам, – крякнул Дженсен и поболтал остатки виски на дне бутылки.
– Ладно, уговорили, черти, перейду на нечто полегче, – он встал и бодро отправился к барной стойке. Ловко подхватив бокал шампанского с подноса у мимо шедшего гарсона, он осушил его одним глотком.
– Кислятина, – просипел Эклз, скривившись и отставив бокал в сторону, двинулся по коридору, ведущему в уборные и на улицу. Завернув за угол, он услышал приглушенный женский смех, а затем знакомый гогот своего лучшего друга.
– Джаред, ты невыносим, – сквозь смех пропищала девушка.
– С чего бы это?
– С того.
– Раньше ты была не против.
– Я и сейчас не против, но, может, мы все же потерпим до дома?
– Я видел в той стороне дверь с надписью «служебное». Может, отправиться туда? – тихо, практически шепотом.
– Нет, Джаред. Давай лучше потанцуем?
– Ладно, уговорила. Ты просто сегодня такая аппетитная, что мне не терпится вернуться домой.
– Тогда предлагаю через полчасика незаметно улизнуть.
– А ты думаешь, Миша не заметит? – Дженсен видел, как высокая темная фигура нависла над крохотной тонкой Женевьев, и его окатило холодным потом и тихой глухой злобой на самого себя.
– Да ты что! Он сейчас ничего не видит, кроме Виктории и ее декольте.
– Как и ты, – засмеялась Женевьев и поцеловала мужа в широкую хитрую улыбку.
– Пойдем.
Эклз прижался к стене и двумя быстрыми шагами оказался в мужском туалете. В висках так стучала кровь, будто в голове кто-то отчаянно бил в набат. Он посмотрел на себя в зеркало, и оттуда на него взглянул полный горькой обиды человек, с трудом сдерживающий слезы. Он снова метнулся в бар и, прихватив еще бутылку элитного виски, вернулся к друзьям за столик.
– А вот и я, – с довольной напускной улыбкой, с больным взглядом отчаянно весело провопил Дженсен и рухнул на стул рядом с Чау.
Джим лишь покачал головой, глядя на свежеоткупоренную бутылку, но ничего не сказал своему лучшему оперативнику, когда тот жадно приложился губами к горлышку.
Спустя полчаса в голове у Эклза было так же туманно, как в далекой ирландской глуши ранним холодным утром, про которую что-то вещал Бивер. Дорогу в туалет он прокладывал почти на ощупь, доверяясь ослабшим органам чувств, шаря пальцами по холодной бетонной стене и щурясь на слабый свет в конце коридора.
Не успел он переступить порог кабинки, как голова закружилась, в желудке всколыхнулось противным жаром, который моментально обдал все тело. В следующие секунды он уже, судорожно скрючившись над унитазом, издавал жалкие рычащие звуки, расставаясь с содержимым желудка.
– Дженсен! Что с тобой?!
Эклз бы узнал этот голос, даже если бы сейчас у него отказали оба полушария мозга. Он сделал над собой усилие и поднял невидящий взгляд на Падалеки.
– Ничего. Просто вчерашнее пиво не подружилось с сегодняшним виски и шампанским, – не успел он договорить, как случился новый позыв рвоты, и его спина болезненно содрогнулась. Все звуки словно усилились в сотни раз и теперь звенели у Эклза в ушах, но он умудрился различить, как шаги сначала звонко удалились, а потом снова приблизились к нему.
– Я ни разу не видел тебя в таком состоянии, – что-то шершавое и теплое прикоснулась к губам и подбородку, и Дженсен догадался, что Джаред вытирает его влажным махровым полотенцем. Эклз всегда удивлялся тому, с какой заботой Джаред относился к нему. Это проявилось с первого дня, с первой встречи просто в элементарных вещах, в том, как Падалеки ставил кофе на стол, подкладывал салфетку, подносил папки. Сначала он думал, что это такой способ понравиться, расположить к себе будущее начальство и коллег, но, присмотревшись к парню, Эклз с удивлением признал, что все это было абсолютно естественно для него. Помогать всем вокруг было внутренней потребностью Падалеки, и получалось у него это всегда наотлично. Но сейчас от его заботы и помощи у Эклза спазмом скрутило все внутренности, и он с трудом смотрел на него.
– Ну что? Извержение еще будет? – невесело хмыкнул Джаред, разглядывая изнуренное лицо друга.
– Вроде нет.
– Тогда давай помогу подняться.
– Сам. Сам я, говорю, – прорычал Дженсен, вяло выкручиваясь из крепких хватких рук. Он подошел к раковине и сунул голову под кран, открыв холодную воду. Ледяные струйки ударили в затылок и хлынули за шиворот, отрезвляя. Встряхнув мокрыми волосами, он посмотрел в зеркало на отражение Джареда и принялся набирать салфетки в ладони. Отерев лицо, он развернулся к нему и застыл на месте. Напарник не сводил с него взгляда, тяжелого и взволнованного, и Эклзу пришлось собрать остатки воли в кулак и твердо пробасить:
– Я в порядке.
– Угу.
– Вот только не надо этого порицающего взгляда, умоляю, – пьяно просипел Эклз.
В ответ Джаред лишь слегка улыбнулся правым уголком губ и вскинул брови.
«Поразительно, как же все меняется», – вдруг осознал Дженсен. Он всегда любовался этим лицом, не только потому, что испытывал к Падалеки определенные чувства, но и просто за его открытость и подвижность. Он всегда с интересом наблюдал, как во время разговора Джаред умудрялся изобразить на своем лице все эмоции. Как чувства захватывали его во время рассказа, как подвижно брови взлетали вверх, а потом супились, сдвигаясь к переносице, как он покусывал то верхнюю, то нижнюю губу, стараясь подобрать нужное слово или раздумывая над чем-то сосредоточенно. Глазами же Дженсен мог любоваться бесконечно, тем, как они распахивались и радостно улыбались, щурились в ответ на шутки, как остро вчитывались в детали дел, как устало моргали, несколько часов подряд вглядываясь в экран компьютера. Эти глаза цвета ореха он обожал, но сейчас было просто невыносимо смотреть в них. Обида жгла изнутри, противно закипая где-то в желудке, хотелось проорать в лицо, что это было нечестно – заставлять его верить в то, чего никогда не может быть. Но Эклз сдержался, сцепив зубы, шагнул к выходу. В конце концов, это была только его вина, что не сумел справиться с собой ночью.
– Подожди, я отвезу тебя домой.
– Не стоит. У тебя, кажется, грандиозные планы сегодня по соблазнению собственной жены, – не оборачиваясь, ничего больше не говоря, с трудом перенеся ногу через порог, Дженсен хлопнул дверью.
Джаред же стоял, не в силах представить, что теперь ждет его. Все утро он из кожи вон лез, чтобы не думать о том, что может произойти с их дружбой, рухнет ли все как карточный домик или же устоит, ведь он сможет забыть случившееся? Но чем пьянее он сам становился, тем чаще хотелось отыскать в толпе зеленые глаза и смотреть в них, не отрываясь. Можно было сколь угодно долго убеждать себя, что это «ошибка», даже взять и ляпнуть эту фигню во время поздравления молодых, но себя было не провести.
Даже сейчас, когда он жадно ласкал шелковистую шею своей прелестной жены, целуя ее горячие влажные губы, ища спасения в поцелуях, на языке был солоновато-горький вкус пота Дженсена, который он собирал с его шеи вчера ночью. Он вдыхал «Шанель», а чувствовал терпкий запах мужчины, который заставил его забыть обо всем на свете и вспомнить одно единственное…
Женевьев была великолепной женой, он любил ее, обожал ее, но что с ним случилось сейчас, и сейчас ли? Сжимая ее тело в крепких объятьях, заставляя снова и снова повторять свое имя, он представлял другие руки на своем теле, ощущал жар другого человека рядом с собой. Он последний раз сильно толкнулся в пылающую мягкость и обессилено опустился на прохладное белье супружеского ложа. Его обвили ласковые тонкие руки, мягкие губы оставили благодарные поцелуи на его щеке, вот только он не в силах был ответить на них, будучи не здесь своим сердцем и мыслями.
Дым голубыми пластами передвигался по комнате, мужчина наблюдал, как один пласт перекрывает другой, третий, а затем, глубоко затянувшись, он выпустил струю табачного дыма. Казалось, старые волны должны были бы наброситься на новичка, но, наоборот, клубы заставили задвигаться уже неподвижный, застывший сигаретный туман. Дженсен отвлекся от этой картины и ухватил за горлышко пузатую темную бутылку «Джека». С тех пор как он проснулся, прошло не больше часа, на часах маячило почти пять пополудни, а в голове у него, как назло, было кристально ясно. Он отлично проспался после свадьбы Коллинза. И это было ужасно. Наполнив рюмку, он швырнул выпивку прямо в горло, чтобы не тошнило от этого препаршивого вкуса. А затем еще одна глубокая затяжка, выдохнутая со свистом из легких. Это не помогло отвлечься от выкристаллизованного вопроса в его голове, который скрежетнул по мозгам, как только он открыл глаза.
«Жалею ли я?»
«Нет. Ни капли», – ответил он сам себе. Конечно, он не планировал этого, но то, что случилось, не вызывало сожалений, скорее он бы казнился потом, под конец жизни, что так и не признался в своих чувствах, единожды влюбившись. Он был убежден в том, что о любви нужно всегда говорить человеку, который занял твое сердце. И хотя его сердце Джаред оккупировал полностью с их первой встречи, но о его чувствах Падалеки стало известно лишь спустя одиннадцать лет. Да и не очень романтично вышло: спьяну, зажав его в чужом доме, на старом диване – это было мало похоже на признание в любви. Но уж как получилось. Зато решился, а не спасовал как в прошлом, когда была возможность сказать заветное. И возможно, сейчас это выглядело еще более неприемлемо, но нет, Эклз не жалел ни о чем. Он потушил сигарету, свернув ее буквой «Z» в пепельнице, и пошел раздвинуть шторы. Лучи яркого осеннего солнца резанули по глазам, заставляя зажмуриться. Телефон на столе задребезжал коротко, но требовательно. На экране высветилось имя «Женевьев».
Он резко дернулся в постели, просыпаясь, прерывая дорожку поцелуев на своей груди, в реальности оказалось, что это была его жена, а вот во сне…
– Прости, Джа.
– Все в порядке.
– Я сварила тебе кофе, как ты любишь. И представь, он уже здесь, –Жени поставила поднос с завтраком на прикроватную тумбочку и улыбнулась сонному мужу.
– Ты просто ангел.
Джаред взялся за горячую кружку с кофе и вдумчиво втянул его аромат. Все как он любил, тягучий, черный, горький. Но глоток вяз в горле.
– Ох, уже восемь! Мне пора!
– Ты же сказал, что Джим дал выходной?
– Ну что ты. Это старик пошутил. Мне надо бежать. Прости, – Падалеки вдруг понял, что ему просто необходимо уйти из дома, остаться наедине с собой. Поэтому, наскоро приняв душ, он отправился в участок, где было поразительно пусто для утра понедельника.
«Может, Бивер и не шутил про выходной? Оно и к лучшему».
Одному было проще сосредоточиться и подумать над новым делом, да и отсутствие Эклза сейчас было огромным плюсом.
Больничная рубашка сбилась под поясницей, и ее складки вжимались в тело, словно затупившееся лезвие ножа, которое не могло прорезать кожу, сколько ни пили. Боль жгла, казалось бы, невыносимо, но он слишком к ней привык и только ждал, когда будет утренний обход санитаров. Он не видел, но часы показывали только четыре утра.
«Дженсен?»
Казалось, что он стоит где-то совсем рядом. Джаред хотел бы прокричать его имя, но была возможность только подумать.
«Все бы отдал, чтобы коснуться тебя еще раз…»
***
Вспоминать, пролистывать в голове бесконечное число картинок, словно диафильм перед глазами, – это единственное, что мог позволить себе человек, прикованный к постели. Вот и сейчас в голове будто бы включился прожектор, и перед глазами побежали кадры из собственной жизни.
Джаред сидел, чуть ссутулившись за своим рабочим столом, в домашней одежде, засучив рукава рубашки, и вот уже полчаса смотрел на фото Мэган Чити.
«Двадцать пять лет. Журналист. Замужем. Была беременна. Изменяла? Любовник не хотел ребенка? По заверению мужа, у них не было близости уже два месяца, значитребенок был не его. Выяснить, кто отец ребенка!
Смерть наступила около четырех часов утра от колотой раны в солнечное сплетение. От большой кровопотери умерла практически сразу. Что заставило ее открыть дверь? Возможно, она знала убийцу, поэтому и открыла. Соседи уверяют, что ничего не слышали, да и следов борьбы нет. Ничего не украдено. Какой мотив? Все мы говорим: «Я бы убил тебя!», – в отчаянии или когда кончается терпение, в попытке объяснить свою истину, но где та черта, когда желание убить переходит в действие? Что толкает человека на убийство молодой красивой женщины?» Ему в голову почему-то пришли слова старого лектора по криминальной психологии – профессора Гувера.
«Преступники бывают двух типов: первый тип – экзогенный. Преступник, на действия которого влияют внешние факторы, вынуждая пойти его на то или иное преступное деяние. Экзогенные преступники совершают преступление не ради удовольствия, а для того чтобы избавиться от тяжелых условий, в которых они оказались. Второй тип – эндогенный. Преступник, в сознании которого присутствует желание совершить преступление: ударить или похитить человека. Когда мы испытываем неприятное ощущение – мы стремимся от него избавиться. К примеру: когда мы грустим – нам хочется, чтобы настроение кто-то поднял, когда мы испытываем голод – мы стремимся насытиться и так далее. Так или иначе, в каждом человеке заложено стремление избавления от отрицательного и получения положительного. Естественно, мы начинаем искать способы избавиться от чувств, которые для нас неприятны, и зачастую мы сами не замечаем, как наша мысль наталкивается на преступление как на способ избавления от неприятного состояния или чувства. Возникает желание украсть, похитить или изнасиловать. В нормальных условиях подобное, зачастую подсознательное желание совершить преступление остается без поддержки, в силу воспитания, моральных ценностей или определенных черт характера человека, в результате оно исчезает из мыслей, не имея возможности реализоваться. Если же мысль о преступлении возникает в сознании человека, в личности которого прочно укоренился ряд комплексов, то достаточно незначительного угнетающего фактора извне, чтобы подтолкнуть данного субъекта к совершению преступления. Обычно морально-этические аспекты отодвигаются на второй план при мысли о получении наслаждения или ярких переживаний от совершения преступления. Когда в сознании человека, предрасположенного, допустим, к насилию, это деяние будет ассоциироваться с положительными эмоциями или последствиями от насильственных действий, тогда возникнет стремление к совершению этих действий, которое с каждым разом может становиться более сильным и более мотивированным».
Падалеки понимал, что эти слова не просто так пришли ему вдруг в голову. Преступник, любой преступник, считает, что он поступает правильно, совершая то или иное преступление. Неважно, ворует он деньги для того чтобы прокормить семью или убивает ради сексуального наслаждения – он пытается избавить себя от негативных ощущений, страха за своих близких, раздражения из-за того, что отвергнут красивой женщиной, отчаянья, что не можешь ей обладать. Если понять, от какого ощущения преступник пытался избавиться, можно понять его мотив.
Он не смотрел на часы, будучи погруженным в свои размышления, ему нечасто приходилось вот так вот побыть наедине с собой, поэтому сейчас он пользовался этой возможностью на полную катушку. За закрытой дверью своего кабинета он отгородился от всего остального мира, и это было прекрасно. Оттого, что дверь так внезапно открылась, Джаред еле заметно вздрогнул. Внутри взвился торнадо эмоций, как только он увидел на пороге друга.
– На что тебе мобильник?
– Что?
– Твоя Женевьев тебя обыскалась и начала названивать мне.
– Дженсен, да я недавно ушел. Мобильный разрядился.
– Недавно, по ее версии, было в семь утра. Сейчас восемь вечера.
– Говорил же Джеффри, что сюда надо повесить часы, – улыбнулся Джаред.
– Топай домой.
– Ты на машине?
– О чем ты… С такого похмелья, как у меня?
– Может, пройдемся? – поинтересовался Падалеки с надеждой.
– Мне нужно по делу встретиться. Извини.
– О'кей.
Это был первый раз, когда Эклз закрыл дверь, не сказав даже элементарного «пока», даже не взглянув на него. Падалеки устало пощипал переносицу, не хотелось верить, что их дружба могла закончится вот так, будто они были совершенно посторонние люди, которым можно не говорить элементарных слов приветствия по утрам или уходить, не прощаясь, по вечерам. Одна мысль об этом была невыносимой, потому как Эклз был действительно лучшим другом, наставником, он бы даже сказал, старшим братом, только сейчас это прозвучало бы странно. Они работали бок о бок много лет, за это время они научились читать мысли друг друга, которые не давали спать по ночам, прикрывали спины друг друга в самые опасные моменты, и это все не могло пойти прахом. Слепой, панический страх за их дружбу вцепился в душу мертвой хваткой, и Джаред понятия не имел, как ему себя вести дальше.
– Стой, стой, мать твою. Я с тобой разговариваю! – Дженсен рванул напарника за локоть в тот момент, когда тот почти вбежал в отделение полиции.
– Ну что?! Что?!
– Это я тебя должен спросить «что»! Что сейчас было там?! Какого черта ты ломанулся в дом первым?! Ты что, гребаная группа захвата?!
– Пусти, – вырвавшись из хватки, он полетелкак пуля по участку, огибая рабочие столы и всех, кто оказался у него на пути. – Тебе-то что?! Если бы я туда не вошел, того пацана уже бы не было в живых! – Падалеки орал так, что все сотрудник смотрели на них открыв рты, забыв о своих делах, таким взбешенным его видели впервые.
– SWAT уже был на своих позициях!
– Пацан уже спускался вниз, где его укурок-отчим собирался прострелить ему и его матери башку.
– А то, что он чуть не прострелил твою, – это тебя не волнует?! – Дженсен с трудом удержался, чтобы не ткнуть напарнику в лоб, палец напряженно так и застыл напротив его головы.
– С каких пор тебя это волнует?! – Джаред проговорил это уже тихо и зашагал в сторону своего кабинета.
– Что?!
«Вот ведь сучонок!» – только подумал, а ведь так хотелось выругаться вслух от ярости, которая не собиралась униматься, пока он,наконец не выяснит, с каких пор его напарник начал строить из себя пуленепробиваемого Бэтмена.
– Джаред, что ты несешь?! Мы работаем вместе! Хочешь ты того или нет! Мы несем ответственность за…
– Не хочу, ясно?!
Джаред так резко развернулся в узком коридоре, что Дженсен чуть не налетел на него с разбегу. Он так и замер, когда в упор на него уставился злой колючий взгляд его лучшего друга, и все упреки, подогреваемые страхом за него, так и застряли где-то внутри. Эклз лишь опустил глаза, которые бог знает почему защипало, не в силах что-то объяснять и просить, он лишь понимающе мотнул головой и, развернувшись, двинулся из участка.
***
– Падалеки! А ну зайди ко мне в кабинет!
– Да, Джим, сейчас, – Джаред протрусил к начальнику, ловко огибая рабочие столы.
– Ну и?
– Что? – парень непонимающе вскинул брови и уставился на Бивера.
– Что у вас там с Эклзом случилось? Какая кошка между вами сиганула? – потирая бороду, серьезно поинтересовался Джеймс.
– Да так, ничего особенного. Поцапались на вызове.
– Из-за чего?
Падалеки понял, что разговор надолго, и с тяжелым вздохом опустился в кресло напротив начальника.
– Эклз любит руководить, просто до блевоты! Ему надо, чтобы все подчинялись строго его приказам даже тогда, когда это нецелесообразно!
Джаред не имел ни малейшего представления, что еще сказать, ведь не говорить же начальнику, что Эклз ему отсосал неделю назад, и теперь они десяти минут не могли находиться в одном замкнутом помещении, чтобы не поцапаться.
– «Нецелесообразно…». Умник! Мне доложили, что вы вчера тут чуть ли не до мордобоя сцепились! – Джим раздосадованно хлопнул по столу увесистой папкой и резко встал на ноги. – А сегодня я у себя обнаружил заявление от Эклза!
– Да вы шутите, – чуть заметно дрогнувшим голосом. – Дженсен никогда не уйдет из полиции из-за мелкой стычки с сослуживцем.
– А он и не уходит! А переводится в прежний отдел. К Крипке! И надо полагать, мой лучший оперативник уходит не из-за какой-то «мелкой стычки» с тобой.
– Я… я не знаю.
– Не знает он. Зато я знаю! Иди и выясни все отношения с ним. Что хочешь делай, но Эклз должен остаться, ты понял?!
– Понял, Джим.
Падалеки вылетел от Бивера и чуть не сшиб с ног Моргана.
– Полегче, Джа, что у тебя, пожар?
– Ты не видел Дженсена, Джеф?
– Заезжал около восьми, потом снова куда-то уехал. Куда не сказал.
– Вот черт. Ладно, спасибо.
Он вышел на улицу, прокручивая в голове возможные варианты, куда бы мог отправиться Эклз. На всякий случай он сделал попытку дозвониться до него и раздосадованно сунул телефон в карман. Он побрел в сторону Центрального парка, не особо надеясь наткнуться на патрульную машину Дженсена, скорее просто чтобы осмыслить слова, сказанные Бивером.
«Нет, он не может вот так взять и уйти.
Еще как может. После всего, что ты ему наговорил.
Я не со зла. То есть с него, конечно. Но я не всерьез.
А он всерьез».
Это поистине были самые ужасные дни за все время, что они работали вместе. Если они находились в одном помещении, то вскоре без особого повода между ними завязывался спор. На вызове напарники общались только по необходимости. О том, чтобы как в добрые старые времена поговорить и решить проблему, и речи не было. Одиннадцать лет дружбы, рождественские посиделки, дни рождения, совместные отпуска – все летело к чертям, и Джаред понятия не имел, как вернуть все на свои места. Прошло минут сорок как он мотался по центру, время от времени набирая номер Эклза и выслушивая «абонент недоступен», и тут его взгляд остановился на номере патрульной машины на противоположной стороне улицы. За считанные секунды Джаред промчался по подземному переходу, почти не запыхавшись, ухватился за ручку машины, распахнул дверь и уселся рядом с Дженсеном.
– Надо поговорить.
Эклз посмотрел на своего всклокоченного напарника и отпил горячий кофе из бумажного стаканчика.
– У тебя пять минут.
По привычке Джаред собирался съязвить, но вовремя прикрыл рот, а затем, собравшись с силами, заговорил:
– Послушай, я вчера вспылил. Это был жутко тяжелый день. И я наговорил лишнего. Я не хотел, правда.
– Почему не хотел? Хотел, Джа. Ты просто был вчера в том состоянии, когда правду невозможно удержать за зубами.
– Бивер мне сказал, что ты уходишь.
– О… Хм. Не бери в голову, не думай, что это на твоей совести. Скажем, ты помог мне побыстрее принять решение. Эрик давно предлагал мне вернуться. – Он помолчал, а потом, обернувшись, спросил: – Так это все? А то в банке уже перерыв кончился.
– Собираешься сбежать?
И Дженсен закрыл уже приоткрытую дверь, упираясь острым взглядом в потемневшие от напряжения глаза Джареда.
– Сбежать?
– Да. Сбежать от того, что тебе мешает спокойно жить с той самой ночи. Можешь меня не обманывать. Скажи.
– Джаред, я все прекрасно понял, что ты тогда вещал на свадьбе. Я не идиот и уловил, что для тебя все было огромной ошибкой. Но не думай, что ты именно та самая причина, по которой я ухожу.
– Ну конечно, давай ври, глядя в глаза, – зло выпалил Падалеки.
Тогда напарник приблизился к нему почти вплотную, вжимая в сиденье.
– Так это, значит, я вру? Предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы увидеть того, кто за последнюю неделю изоврался вконец. Одна уловка смешнее другой, лишь бы не дежурить со мной, да ты шарахаешься от меня как черт от ладана, даже когда я рядом воду из кулера набираю. На всех последних посиделках в баре ты сидишь рядом с Джеффри, уткнувшись носом в свой стакан, а затем надираешься так, что он везет тебя без чувств домой. Что? Продолжать?
Джаред опустил глаза, не выдержав упреков в упор.
– Так, может, хватит врать и скажешь, что тебе противно находиться со мной, потому что каждый раз, когда я рядом, ты невольно вспоминаешь все, что было, начинаешь гнобить себя за то, что допустил это, а уж когда добираешься до дома под крылышко своей жены, то и тут не легче! Совесть гложет, что изменил! Ну что, я не прав, Джа? Джа?! – проорав в лицо все, что не давало спать по ночам, Эклз отпустил его и выпрямился за рулем. – Тебе же лучше от того, что я переведусь. Можешь не благодарить.
Ох, и как же хотелось заткнуть этот рот, кривящийся в двух сантиметрах от его лица. Заткнуть, чтобы не смел больше произносить вслух эту ахинею. Взять и заставить замолчать! Чтобы не был так прав! Он был до одури прав…
После той ночи все изменилось. Вот только не противно было, а просто невыносимо. Невыносимо каждый раз, когда Эклз был рядом, вспоминать ту ночь. До дрожи желать мимолетного прикосновения этих губ, лишь на мгновение почувствовать все, что испытал тогда с ним. И понимать, что этого никогда не будет, потому как неправильно все это! Потому что не имел права так обманывать свою жену! Потому что не смел вновь давать ему надежду, не имея возможности дать ему что-то взамен…
И как же хотелось залепить этот упрямый рот поцелуем, чтобы он все понял без слов оправданий, чтобы просто еще раз почувствовать мягкость уголков его губ. Но сил едва хватило на признание самому себе и уж точно не Эклзу, поэтому, дослушав все умозаключения, которые Дженсен успел сделать, Джаред лишь тяжело выдохнул, оглушенный грохотом закрывшейся двери. Он с отчаяньем наблюдал, как Дженсен взбегает по лестнице и скрывается в здании банка.
Падалеки не успел собраться с мыслями после этого наконец-то случившегося разговора, как в следующие секунды раздался короткий звонкий выстрел. Он выскочил из машины и бросился вверх по лестнице, перескакивая ступени. В момент когда он оказался у входа, оружие уже было наготове, зажатое в твердой руке. Он лишь мельком взглянул в стеклянную дверь и увидел лежащего на полу друга и застывшего над ним человека в маске, с пистолетом в одной руке и с сумкой в другой. Потеряв всякий контроль от нахлынувшей паники, Джаред вошел в банк и в ту секунду, когда преступник поднял оцепеневший взгляд, выстрелил в него. Он разрядил всю обойму и продолжал машинально жать на курок еще пару секунд, пока кто-то не выкрикнул о скорой и полиции. Он бросился к своему напарнику, который корчился на полу, судорожно царапая свой мундир, будто стараясь добраться до пули, засевшей где-то внутри.
– Джен! Джен… Потерпи. О господи!
Падалеки увидел, как огромное, темно-алое пятно расползается по одежде, мгновенно пропитывая рубашку и куртку насквозь. Пальцы тут же стали липкими от горячей крови, которой было слишком много, и он даже не мог понять, куда ранен Дженсен. Тот попытался что-то сказать, но в этот момент силы начали покидать его, губы рвано хватали воздух, глаза умоляюще просили помочь, а пальцы ухватились за руку друга так сильно, как могли. Он все делал, чтобы удержаться в сознании, но реальность быстро проваливалась в темноту, и он позволил векам опуститься.
– Джен, нет! Нет. Нет. Нет. Черт!
На улице послышались ревущие сирены скорой, и Джаред подхватил уже бездыханное тело напарника на руки. Он бежал навстречу машине и практически впихнул Эклза в руки реаниматологам.
– Пульса нет. Зрачки не реагируют.
– Сколько без сознания?
– Минуты две, не больше.
– Судя по кровотечению, перебита артерия. Предположительно, пуля вошла под ключицу.
Один из парамедиков резал окровавленную одежду, чтобы добраться до раны.
– Сквозного отверстия нет. Пуля внутри.
–Дефибриллятор готов.
– Начинаем реанимацию.
Джаред был словно на съемках «Скорой помощи», на его глазах парамедики двигались с точностью, доступной только роботам. Сам он был будто в тумане, даже короткие фразы врачей до него не сразу доходили, и он просто продолжал смотреть, как они пытаются оживить Эклза.
– Руки. Разряд двести.
– Адреналин внутривенно.
Грудь рванулась вверх, сотрясаемая разрядом тока, и на белой коже ярко-алым вспыхнули следы от дефибриллятора.
– Еще разряд.
– Пульс?
– Отсутствует.
– Повышай до трехсот.
– Разряд.
Трое медиков без суеты продолжали окружать тело мужчины, которое дугой выгибалось на каталке под раскатами электричества.
Джаред не умел молиться, да и в Бога он верил не особо, но сейчас взмолился небесам и всем святым.
– Еще разряд.
– Ничего.
– Время?
– Тринадцать сорок пять.
– Нет! Нет! Продолжайте! Что вы делаете?! Не останавливайтесь!
– Сэр, простите, но уже слишком поздно.
Фельдшер, молодой человек лет двадцати семи, попытался успокоить Падалеки, рвавшегося к каталке, на которой бездыханно лежал его напарник.
– НЕТ! Я сказал, продолжать!
От этого звериного крика, казалось, порвутся голосовые связки, но он возымел действие. Парамедики вновь включили аппарат, повышая мощность разряда до четырехсот вольт. Персонал переглядывался, но понимающе кивал, мол, их совесть чиста, сделаем что можем, но тут уже ничего не поможет.
– Еще два кубика адреналина.
– Руки. Разряд…
«О, опять ты. Я уж думал, не придешь.
У меня тут уже жопа отваливается. Ты бы видел, какое там мясо образовалось. Сестрички тут заколебались уже. А уж как я, мать твою, заколебался…
Чего молчишь-то?
Приходишь и молчишь. Я бы тут душу продал за возможность поговорить с кем-нибудь. Сутки кажутся за год, вот уже и боюсь представить, сколько десятилетий я тут валяюсь.
Миша, ну чего тебе стоит, а? Вон, ну, ну посмотри туда. Там вилка в розетке. Ну поверни ж ты башку! Урод глухой! Выдерни ее, слышишь!»
Миша, конечно, не видел, как вены на шее Джареда от напряжения вздулись жуткими толстыми жгутами от дикого желания орать в голос, а кончики пальцев вздрогнули от безуспешной попытки рвануться, ударить, бить кулаками, но добиться своего. Он не видел, не слышал и не представлял, что кричит ему этот несчастный, все еще накрепко пристегнутый кожаными ремнями к поручням на кровати.
– Джаред, ты бы поехал домой, пришел бы в себя, дорогой?
Женевьев присела на корточки, стараясь заглянуть в глаза мужа. Он так и сидел в приемном отделении, кажется, так и не сменив позу, с тех пор как Эклза увезли в операционную.
Он поднял на девушку тяжелый взгляд и посмотрел на нее, будто видел ее впервые в жизни. Он даже не помнил, когда вот так отчетливо слышал голос своей жены. Разговаривали ли они за последнюю неделю? Прикасался ли он к ней? Она будто перестала существовать, все для него перестало существовать.
– Нет. Я дождусь, когда все будет известно. Хочу знать, что с ним все хорошо будет.
– Все с ним будет хорошо. Хирург, который его оперирует, мой друг, мы с ним вместе много практиковали, он отличный специалист. Если все было именно так, как было, то это уже чудо. Значит сейчас Дженсен точно будет жить. Давай пойди отдохни. Я буду в соседнем здании, буду звонить узнавать о его состоянии, а ты поезжай, а?
Женевьев взяла его за руку и успокаивающе поглаживала. Она не знала, как помочь Джареду, ей было страшно за него, ведь она никогда не видела его таким беспомощным, таким рассыпающимся на куски. Она лишь еще раз провела рукой по небритой щеке мужа, на которой засохла кровь Дженсена.
– Я останусь здесь, – твердо, с резким металлом в голосе, желая только одного – чтобы его оставили в покое.
– Хорошо. Туалетная комната вверх по коридору. Ты весь в крови, приведи себя в порядок.
Оглядев себя с ног до головы, мужчина только сейчас заметил, что на всей его одежде черной коркой застыла кровь его лучшего друга, который несколько минут назад умер у него на руках. А он просто плакал и молился, орал, плакал и молился, и, должно быть, Бог его услышал.
Он отправился домой, только когда хирург Робин Сингер вышел из операционной через три часа и сообщил, что жизнь Дженсена вне опасности.