Название: Счастье на грани фола
Автор: Hnap
Артер:Steasi, Hnap
Бета:Longways, Amaranta
Категория: слэш
Размер: макси (~56300 слов)
Пейринг/Персонажи: Дженсен Эклз\Джаред Падалеки, Джаред Падалеки\Женевьев Падалеки, Миша Коллинз и другие
Жанр: ангст, романс, РПС АУ
Рейтинг:NC-17
Предупреждение: ненормативная лексика, смерть главных героев
От автора: Steasi, моя благодарность тебе не знает границ, за твои работы полные жизни и чувств.Именно твои арты подвигли меня на открытие в себе новых возможностей))).
Longwaysи Amaranta, спасибо вам огромное за такой титанический кропотливый труд!
Скачать doc. pdf.
Тело вздрогнуло. Или ему показалось, что вздрогнуло? Последнее время он не мог отличить, когда спит и когда бодрствует. Но сегодня мозаика сна была совершенно чудна, поэтому он тут же прислушался к тишине, которая нависла над ним, словно огромное невиданное чудовище. Хотелось выхватить нож и всадить его в брюхо этой твари, располосовать и залить эту комнату звуками, голосами, смехом, словами, которые она сожрала и по которым он так скучал. Хотелось, чтобы хоть что-то дало понять – он точно не спит. Ему ничего не потребовалось делать, аппарат пискнул отрывисто и затих, словно кто-то неспешно перезаряжал пистолет, а затем снова писк – выстрел в ненавистную тишину, дающий точно понять, что это реальность.
Паника уже давно сменилась болезненной апатией. Злость притаилась, не смея поднять головы, ожидая новой порции воспоминаний, которые неминуемо должны были всплыть в памяти. И только слабый внутренний голос с укоризной произнес:
«Проваливай… Я не хочу, чтобы ты был здесь».
В горло будто набили речного песка, который драл его будто наждак, и от этого во рту был постоянный металлический привкус крови – единственное, пожалуй, что сообщало мозгу о том, что он еще жив.
Если присмотреться, было видно, как тонкие веки подрагивали и время от времени под ними пробегал напряженный белок глаза, судорожно дергаясь под кожей. Наверно, это говорило о том, что организм бодрствовал или же, наоборот, видел какие-то тяжелые сны. Миша не мог бы сказать этого с уверенностью, хотя вот уже битый час всматривался в худое высохшее бледно-серое с желтым оттенком лицо своего друга, которое в обрамлении темных густых волос сейчас выглядело нелепо маленьким, словно и не принадлежало своему хозяину – высокому, почти двухметрового роста парню, сильному и выносливому. И вряд ли Миша мог догадаться, что ему ответили, когда он на прощанье коснулся плеча и поправил тщательно подоткнутое одеяло, просто не в силах представить, что же еще он может сделать.
– Пока. До завтра. Я обязательно заеду после работы.
«Ага. Можешь не утруждаться. Ты уже сделал все, что мог».
Конечно, Миша не слышал этих беззлобных, но полных горечи слов, просто по той причине, что не умел читать чужих мыслей, да еще и того, кто вот уже почти две недели лежал в коме.
«Иди, иди, помучайся еще, мать твою…»
И опять искусственный болезненный вдох оборвал недосказанную мысль. Долгое молчание, а затем, собравшись с силами, но уже в пустоту:
«Если б ты только знал, что я сейчас чувствую, то, наверно, не так бы торопился тем вечером, засранец ты эдакий. Да ты хоть представляешь, сколько я сил каждый день трачу на то, чтобы глаза открыть?!» – крик. Дикий, полный гнева, обиды и еще чего-то со вкусом желудочного сока, который вдруг опять хлынул в рот и заставил задохнуться.
Но он все же продолжил, без истерики, но все равно полный раздражения от собственного бессилия:
«Веки тяжелые, и глаза не открыть, сколько бы сил я ни прилагал, а грудь, как назло снова и снова наполняется воздухом, хотя, казалось бы, уже давно не дышу. Но кто-то или что-то с маниакальной настойчивостью впихивает в мои легкие кислород. А я, блядь, только и могу, что проглатывать эти вдохи и выплевывать выдохи».
Годом ранее
– Поверить не могу, что он не знал, будто жена ему изменяет! Как это можно не знать? Если только человек, с которым ты живешь, уже давно не занимает твоих мыслей…
– Что ж, бывает, – отхлебнул пиво Джаред и привалился к стене около бара, посматривая на Эклза. – Надо выяснить у ее знакомых, кто был отец ребенка. Ты же знаешь, подруги этим делятся между собой.
– Возможно, Джа, у меня нет подруг…
– И как он отреагировал, когда узнал, что она была беременна?
– Никак? Смотрел в одну точку. Потом поблагодарил меня и пожелал, чтобы мы нашли того, кто убил его жену.
– Это чтобы пожать ему руку?
– Поехали, Падалеки, успеешь набраться у Коллинза.
– Да, помчали, мне еще надо заехать в химчистку за платьем Жени.
– Какое платье, о чем ты? Забей и поехали.
– Не могу, это платье, в котором она всегда ходит в церковь. Она завтра утром как раз туда собиралась, перед венчанием Коллинза и Виктории. Она же подружка невесты, ты что, совсем забыл?
– Да, я помню, ну а платья у них разве не все одинаковые, у этих подружек? – Дженсен неопределенно обвел бар рукой, будто как раз там и были все подружки невесты.
– Она идет туда исповедаться перед церемонией. Заявила вчера, что по правилам она тоже должна быть «чиста перед Богом». Как по мне, так она чистый ангел. Тебе вот не помешает пару раз исповедаться, – гоготнул Падалеки.
– Мне уже не поможет. Пошли, нас, наверно, уже ждут не дождутся у Миши. Не хочу пропустить этот тухлый мальчишник из-за тебя. – Эклз стукнул пустой бутылкой о столешницу и махнул рукой в сторону выхода.
День был поистине отличный, давно не случалось таких в жизни Эклза. Он был законченным трудоголиком, и выходные были крайней роскошью, не говоря уже об отпуске. Этот уик-энд был особенным – не только потому, что он был, потому, что это была коллективная попойка с дешевыми стриптизершами, глупейшими танцами, бесконечными шутками и подколами, а повод нескончаемо неожиданный – заядлый холостяк Коллинз надумал жениться. Дженсен был немного расстроен, не столько тем, что его напарник вдруг решил себя окольцевать, словно зверюшка из книги «Вымирающие млекопитающие», сколько потому, что осознавал: семья – это слишком большая ответственность, и она всегда должна быть во главе всего, в том числе и работы. Работа же для детектива Эклза была всем вот уже шестнадцать лет, поэтому его печалил факт, что Миша теперь будет меньше с ним просиживать сверхурочное время в отделе, а как примерный муж будет таскаться с тележкой продуктов за своей красавицей женой. Но Дженсен по жизни был оптимистом, он окинул взглядом своих коллег, сидевших на диване и креслах, у него оставались Джеффри и Джей, парни из того же теста, что и он сам, девяносто процентов их жизни проходило на работе в Нью-Йоркском департаменте полиции, как и его собственная.
– Эй, Эклз, хватит тут сидеть, словно тебе уже девяносто! Давай, разомнись.
Джаред с бесконечно милой улыбкой схватил коллегу за рукав и вытянул в круг симпатичных девушек, которые с интересом на него поглядывали весь вечер.
– Мне, конечно, не девяносто, Джей, но, надо сказать, я уже не в том возрасте, чтобы вилять бедрами перед барышнями, – проговорил он прямо в ухо склонившемуся Джареду.
– Брось, тебе тридцать шесть, а ты уже разучился флиртовать?! Давай танцуй! Хватит трепаться!
Эклз неопределенно повел плечами, прислушиваясь к ритму музыки, а точнее к его отсутствию, и осознал, что не танцевал чертовски давно, ведь на ум не шло ни одно движение.
– Флирт может закончиться для меня плачевно! – прокричал он в самое ухо танцующему Падалеки. – Посмотри вон на того бедолагу, с дебильной улыбкой тянущегося к голому бедру худосочной телки! – Эклз указал взглядом на Коллинза, на коленях которого выгибалась пергидрольная блонди.– Теперь для него существует только вечно опущенный стульчак, правильно оторванная туалетная бумага, сигареты без никотина, кофе без кофеина и секс по праздникам.
– Поражаюсь твоей способности уложить все самые важные, ключевые моменты жизни мужчин в такой короткий список, – белозубо хохотнул его напарник.
– А что, у тебя не так?
– Не-а…
И Падалеки забавно вильнул бедрами, поднял руки к небу, встряхнул копной волос, продолжая улыбаться пьяной улыбкой всему миру и Дженсену, прикрывая глаза, повинуясь звукам музыки.
Танцы закончились лишь к четырем утра, когда последние гости были рассажены по такси, а Коллинз обнаружен без штанов спящим в своей кровати.
– Это поистине было круто, а, Джен?
– И не говори. А я еще и шафер завтра – или уже сегодня? Через шесть часов я буду должен привести этого храпящего мужика к алтарю, миссия еще та.
Друзья стояли в спальне Миши и смотрели на дрыхнущего без задних ног коллегу.
– Пойдем, надо еще прибрать этот бардак.
– Джей, честно, я не буду убирать то, что в туалете.
– Согласен, оставим подарок будущей миссис Коллинз, – хохотнул Джаред и пошел вниз по лестнице. – Я займусь кухней, а ты в гостиной мусор пособирай.
– Договорились.
Совместными усилиями они управились за полчаса, затолкали гору мусорных мешков в контейнеры, открыли окна и уселись перед телевизором, мельтешащим бессмысленными кадрами назойливой рекламы, опустошая последние упаковки с пивом. Сменив пару каналов, они подсмеивались над каким-то незамысловатым фильмом про полицейских, поражаясь тому, как можно было снять что-то столь неправдоподобное про их жизнь, словно режиссер был топ-моделью и единственное, что знал про полицейских, – что они ездят на машинах с мигалками.
– Я тебе так скажу, Джа, про нас бы получился обалденный экшен! Просто они там в Голливуде совсем нюх потеряли, снимают всякую пошлятину. Эй, ты меня слышишь? – Эклз покосился на лохматую макушку друга. Тот расположился на его плече, словно на своей подушке, и, кажется, уже посапывал!
– Эй, нет, нет и нет, так дело не пойдет.
Это было слишком близко, или шесть бутылок пива были лишними, или Джей сопел в шею слишком тепло, щекоча кожу еле заметным выдохом.
– Я тебе не подушка! Иди спать к Коллинзу. Он будет женат через несколько часов, так что это не грех, топай, Падалеки.
В ответ лишь неразборчивый протест и попытка устроиться поудобнее.
– Джа, я тебе говорю. Иди, прошу…
Внутри все натянулось струной, и было достаточно самой малости, чтобы порвать ее. Эклз попытался отодвинуться от напарника, но тот и не думал отпускать, и тогда Дженсен запустил пальцы в копну волос и рванул со своего плеча сонную голову, мать его, лучшего друга.
– Сколько раз тебе говорить, вали спать на кровать, Джа!
А в ответ лишь непонимающее сонное моргание, попытка всмотреться в огромные зеленые глазищи с пьяной поволокой, которые были почему-то такими умоляющими в тот момент.
– Мне и тут неплохо, – Джаред расплылся в своей самой глупой ухмылке и прищурил глаза, ожидая реакции. И этого было чертовски достаточно, чтобы весь самоконтроль, годами вырабатываемый, полетел к чертям только от одного этого взгляда.
Все так же крепко удерживая за волосы, он навис над другом и вжался губами в его рот. В одно мгновение из головы Джареда вылетели все посторонние мысли. Весь мир поблек, и он лишь чувствовал губы друга на своих. «Теплые». «Сухие». «Мягкие». Пульс в доли секунды скакнул до пика, когда язык разомкнул губы и столкнулся с его, обвел кругом, проводя кончиком по нёбу. Острая кромка зубов царапнула нежную тонкую кожу, и Падалеки лишь тихо проскулил в поцелуй, не способный пошевелиться под тяжестью тела друга.
Именно этот приглушенный звук и заставил остановиться, да и страх, затуманенный страстью, все еще бился где-то внутри. Дженсен замер, увидев перед собой распахнутый как мир взгляд, полный вопросов. И нельзя было не таращиться в эти зеленоватые омуты с карими песчинками у зрачков, которые заполнили собой почти всю радужку, не сжимать в ладонях это прекрасное, любимое годами лицо, не возить губами слепо по этим скулам, сжимая в кулаках длинные шелковистые патлы.
– Прости, Джа, черт знает что на меня нашло. Прости, прости…
Эклз не иначе решил, что умрет в последующий час и нужно в жизни совершить самое важное, потому как снова целовал жадно, больно, будто наказывая за то, что так долго хотел. А потом все в этом мире стало неважно, потому что Джаред отвечал, робко и нежно целуя. Эклз чувствовал, сильные руки обнимают его так, словно Джаред не мог понять, чего он хочет больше: оттолкнуть и сбежать или прижать сильнее. Что произойдет потом? Не имело значения, главное, что Дженсен прямо сейчас мог держать это немыслимое чудо в своих руках, которое не его, которое нельзя любить, но именно это он и делал все эти годы.
Он жарко и влажно вылизал бархатную кожу на шее, поймал губами приоткрытый рот и накрыл ладонью возбужденный член своего друга, пробравшись в его джинсы.
Джаред громко охнул в ответ на то, как кулак задвигался на члене, и уткнулся лицом в плечо Эклза, комкая на нем рубашку подрагивающими пальцами. Обоим было ясно, что пути назад нет.
Эклз остановился лишь для того, чтобы сдернуть мешающие штаны и белье, и спустился между ног лучшего друга, который разучился дышать, как только почувствовал его горячий рот у себя на члене. Никогда ничего подобного он не испытывал в своей жизни! Вцепившись в загривок, захлебываясь ощущениями, он качнулся бедрами навстречу влажному жару рта. Одного лишь осознания, что это Джен, его лучший друг, его напарник, что это его губы, было достаточно, чтобы разлиться горячим терпким оргазмом спустя минуту. На грани реальности он чувствовал нежные поцелуи в живот, как крепкие руки огладили бедра, и только потом он открыл глаза, уставившись в потолок. Дыхание Дженсена коснулось его шеи, и по телу пробежали последние сладкие судороги удовольствия. Почти невесомые поцелуи успокаивающе ложились на его скулы и щеки, когда они оба услышали шум на лестнице. Мгновенно встрепенувшись, они отскочили друг от друга: Эклз встал около дивана, а Падалеки, наспех натянув белье и джинсы, вжался в диван, уставившись испуганными протрезвевшими глазами на пьяного Мишу, появившегося в полумраке своего дома.
– О, а вы какого хера не спите? – явно не ожидая ответа, он прошаркал на кухню. – Как же пить охота.
Эклз тревожно перевел взгляд на друга, на лице которого все сильнее читалась паника. Едва Дженсен собрался что-то сказать, как тот подорвался с места и почти бегом вышел из дома. Коллинз, понуро держась за висок, показался из кухни и проковылял кривой походкой к лестнице, не обращая внимания на сослуживца, тяжело севшего на диван и уставившегося себе под ноги.
Забрезживший золотистый свет зари за окном заставил действовать. Сборы в церковь проходили бодро и шумно, легкое похмелье давало о себе знать – галстук жениха Эклз завязал только со второго раза. В это самое время на пороге показался Падалеки.
– Чувак, я подумал, что ты решил сбежать с моей свадьбы, – прокряхтел Коллинз, наклоняясь за своими кожаными ботинками.
– Нет. Меня жутко мутило. Надо было подышать свежим воздухом.
– Чертовы алкаши, и меня умудрились напоить. В каком виде я теперь буду на собственной свадьбе? А, Эклз?! Твою ж мать, куда ты смотрел?
– Ну, уж точно не за тем, сколько ты пьешь, дружище.
Лучшие друзья лишь однажды столкнулись взглядами, и этого было достаточно, чтобы Падалеки вспыхнул пунцовыми щеками и умчался одеваться наверх.
Дженсен был готов отдать все, чтобы Джаред хоть что-нибудь сказал, что угодно. Но тот с упорством Сизифа молчал, а просить и спрашивать самому было так же тошно. Он лишь мельком посматривал на него в машине, пытаясь представить, о чем тот думает. Трудно было не заметить, как Падалеки был зажат, будто внутри у него скрутились сотни пружин, он слишком хорошо его знал, чтобы не обратить внимания на его скованность, и Эклз понятия не имел, чего от него ожидать.
«Сколько сейчас времени? Ты здесь? Знаю, что здесь. Я это говорю или всего лишь думаю, что говорю? Ни в чем не уверен сейчас, будто младенец, только что появившийся на свет. Знаю только, что вокруг темно и ты где-то рядом. Наверно, вечер…
Я так подумал, потому что перед глазами жуткая темень. А вот когда все заливается красным или ярко-желтым, это значит день или утро и сестричка распахнула жалюзи на окне. И слышу, как ты стоишь рядом и смотришь на меня. Ну, чего уставился?! Нравлюсь? Как день-то прошел, чертов ангел-хранитель?»
– Джа? Как ты?
– М-м-м? Привет, солнце.
– Ты что такой?
– Какой?
– Дерганый какой-то?
– Да все нормально. Просто перебрал вчера немного. Башка болит.
– А где Дженсен и Миша?
– Они все зашли в церковь, а я тут жду Джеймса и Эрика.
– Составить тебе компанию? – Жени тихонько подтолкнула бедром Падалеки, и тот улыбнулся немного смущенно.
– Конечно. Иди сюда. Утро сегодня прохладное, – он обвил миниатюрную жену огромными горячими руками, в них она казалась маленькой статуэткой древнегреческой богини. – Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Джаред чмокнул девушку в макушку, а потом заглянул в ее темные глаза, улыбающиеся ему всегда так тепло и приветливо.
– Ты тоже отлично смотришься в этом смокинге. И я тебе всегда говорила, что бабочка тебе идет больше, чем галстук. Как погуляли? Ты ничего не рассказал.
– Было много пива, симпатичных девушек и отстойная музыка.
– Жаль, что тебе не понравилось, – хохотнула Женевьев. – Все же это мальчишник твоего друга.
Она и не представляла, какой жар охватил мужа при воспоминании об этой вечеринке, так что он даже не смог фальшиво улыбнуться, а просто сцепил зубы до боли в скулах.
– Кстати, ты знал, что ребят будет венчать отец Бернард, тот, что нас венчал одиннадцать лет назад! Это так неожиданно, что он вернулся в Нью-Йорк. Я слышала, он собирался остаться в Канаде.
– Да, действительно, – вспоминать свое венчание было особенно тяжело, после произошедшего ночью. Он никогда бы не подумал, что сможет изменить своей жене, ведь он любил ее в это самое мгновение и всегда.
– А вон и наш босс пожаловал, – как спасение, из машины показались Бивер и Крипке.
– Ну, осталось молодых дождаться, чтобы они торжественно пообещали любить друг друга так же крепко, как и мы,– Женевьев солнечно улыбнулась мужу и принялась махать рукой Джиму.
Падалеки не мог понять, что ж за день-то был такой. Куда он ни смотрел, везде был Дженсен, везде он успевал, всем улыбался, жал руки, будто это он чертов жених. Хотя из головы как-то выпало, что он шафер. И весь он был такой сияющий, как начищенная золотая монета, глаза смеялись, расходясь острыми лучиками в уголках, и каждый раз, когда он встречался с ним взглядом, желудок делал какой-то невероятный кульбит, будто Джаред сейчас катился по русским горкам резко вверх, а потом вниз, а потом еще вниз головой для полного счастья.
Оставалось напиться и забыться, иногда он пользовался этим методом успешно, но тут его всегда поддерживал сам Эклз, а сейчас он был занят флиртом с какой-то рыжей и длинноногой… И это почему-то бесило, злило до такой степени, что хотелось подойти и одернуть его, проорать: «Какого хера ты лапаешь эту телку и постоянно смотришь на ее силиконовые сиськи?». Как только эта сцена встала перед глазами, самому стало смешно, и, осушив свой бокал чего-то кисло-сладкого, он еще раз его наполнил и постучал ножом для закусок по тонкому хрусталю.
– Прошу минуточку внимания! Эй, эй, народ, все сюда. Я тут тост хочу сказать за молодых.
Дождавшись, когда все немного кучнее подтянутся к столу, Джаред поднял бокал и, секунду поразмыслив, заговорил.
– Миша, язнаю тебя давно, уже почти десять лет как мы с тобой работаем бок о бок, и я знал, что ты удивительно везучий человек, но не до такой же степени, старик? – гости дружно хохотнули, но Джаред тут же продолжил: – Без всяких преувеличений скажу тебе, Виктория, что ты просто великолепна, самая потрясающая женщина сегодня это ты, ну конечно, после тебя, детка, – Джаред прижал за талию к себе жену и чмокнул ее в макушку. – Кстати, Виктория, у тебя отличный вкус, моя жена сегодня выглядит просто шикарно в этом платье, за что тебе отдельное спасибо, – он посмотрел на свою маленькую хрупкую Женевьев и, выдохнув, сказал:– Я желаю вам, чтобы вашу любовь ничто не могло поколебать: ни ссоры, которые случаются в любой нормальной семье, ни разлуки, ни ошибки, которых, я надеюсь, вы не допустите, – взгляд сам собой отыскал Эклза и уперся в него, пытаясь прочесть реакцию, и Джаред замолчал. А потом он вдруг качнул головой, как будто очнулся ото сна, и добавил:– А вообще, я уверен, что все это вас обойдет стороной, вам это не нужно. Вы должны наслаждаться друг другом! Делайте вашу жизнь прекрасной каждое ее мгновение. Ну, и детишек, конечно, понаделать кучу! Миша, я первый в очереди на крестного папу твоих спиногрызов, – и снова все засмеялись, как это принято на свадьбе, а Джаред поднял бокал и закончил свою речь простым:– За вас, ребята!
Пока Падалеки старался быть как можно красноречивее, что для него было нелегким испытанием, ведь он никогда не любил говорить на публику, с него не сводил глаз Эклз. Он без труда понял все, что Джаред не сказал, но даже эти непроизнесенные слова стегнули по душе, как хлыст с размаху, рассекая, чтобы долго не заживало, кровоточило и напоминало о том, чего делать никогда нельзя. Быть собой.
Потом начались танцы, выпивка полилась рекой, и все расслабились, в том числе и чета Падалеки, прижимаясь друг к другу в неспешном кружении вальса. Улыбаясь и щебеча что-то на ушко, они скользили по танцполу, время от времени подмигивая молодоженам. Эклз же прихватил из бара бутылочку «Джека Дэниэлса» и устроился в компании Джима и Эрика, чуть позже к ним присоединился Осрик, и они решили вместе напиться.
– Слушай, Дженс, чего ты так надираешься? Завтра на работу с утра.
– Серьезно? Джим, что ты не дашь нам выходной, после свадьбы?
– Вот когда сам женишься, тогда дам, а пока притормози, а то еще и шести вечера нет, а ты уже в хлам.
– Ничего не в хлам, – крякнул Дженсен и поболтал остатки виски на дне бутылки.
– Ладно, уговорили, черти, перейду на нечто полегче, – он встал и бодро отправился к барной стойке. Ловко подхватив бокал шампанского с подноса у мимо шедшего гарсона, он осушил его одним глотком.
– Кислятина, – просипел Эклз, скривившись и отставив бокал в сторону, двинулся по коридору, ведущему в уборные и на улицу. Завернув за угол, он услышал приглушенный женский смех, а затем знакомый гогот своего лучшего друга.
– Джаред, ты невыносим, – сквозь смех пропищала девушка.
– С чего бы это?
– С того.
– Раньше ты была не против.
– Я и сейчас не против, но, может, мы все же потерпим до дома?
– Я видел в той стороне дверь с надписью «служебное». Может, отправиться туда? – тихо, практически шепотом.
– Нет, Джаред. Давай лучше потанцуем?
– Ладно, уговорила. Ты просто сегодня такая аппетитная, что мне не терпится вернуться домой.
– Тогда предлагаю через полчасика незаметно улизнуть.
– А ты думаешь, Миша не заметит? – Дженсен видел, как высокая темная фигура нависла над крохотной тонкой Женевьев, и его окатило холодным потом и тихой глухой злобой на самого себя.
– Да ты что! Он сейчас ничего не видит, кроме Виктории и ее декольте.
– Как и ты, – засмеялась Женевьев и поцеловала мужа в широкую хитрую улыбку.
– Пойдем.
Эклз прижался к стене и двумя быстрыми шагами оказался в мужском туалете. В висках так стучала кровь, будто в голове кто-то отчаянно бил в набат. Он посмотрел на себя в зеркало, и оттуда на него взглянул полный горькой обиды человек, с трудом сдерживающий слезы. Он снова метнулся в бар и, прихватив еще бутылку элитного виски, вернулся к друзьям за столик.
– А вот и я, – с довольной напускной улыбкой, с больным взглядом отчаянно весело провопил Дженсен и рухнул на стул рядом с Чау.
Джим лишь покачал головой, глядя на свежеоткупоренную бутылку, но ничего не сказал своему лучшему оперативнику, когда тот жадно приложился губами к горлышку.
Спустя полчаса в голове у Эклза было так же туманно, как в далекой ирландской глуши ранним холодным утром, про которую что-то вещал Бивер. Дорогу в туалет он прокладывал почти на ощупь, доверяясь ослабшим органам чувств, шаря пальцами по холодной бетонной стене и щурясь на слабый свет в конце коридора.
Не успел он переступить порог кабинки, как голова закружилась, в желудке всколыхнулось противным жаром, который моментально обдал все тело. В следующие секунды он уже, судорожно скрючившись над унитазом, издавал жалкие рычащие звуки, расставаясь с содержимым желудка.
– Дженсен! Что с тобой?!
Эклз бы узнал этот голос, даже если бы сейчас у него отказали оба полушария мозга. Он сделал над собой усилие и поднял невидящий взгляд на Падалеки.
– Ничего. Просто вчерашнее пиво не подружилось с сегодняшним виски и шампанским, – не успел он договорить, как случился новый позыв рвоты, и его спина болезненно содрогнулась. Все звуки словно усилились в сотни раз и теперь звенели у Эклза в ушах, но он умудрился различить, как шаги сначала звонко удалились, а потом снова приблизились к нему.
– Я ни разу не видел тебя в таком состоянии, – что-то шершавое и теплое прикоснулась к губам и подбородку, и Дженсен догадался, что Джаред вытирает его влажным махровым полотенцем. Эклз всегда удивлялся тому, с какой заботой Джаред относился к нему. Это проявилось с первого дня, с первой встречи просто в элементарных вещах, в том, как Падалеки ставил кофе на стол, подкладывал салфетку, подносил папки. Сначала он думал, что это такой способ понравиться, расположить к себе будущее начальство и коллег, но, присмотревшись к парню, Эклз с удивлением признал, что все это было абсолютно естественно для него. Помогать всем вокруг было внутренней потребностью Падалеки, и получалось у него это всегда наотлично. Но сейчас от его заботы и помощи у Эклза спазмом скрутило все внутренности, и он с трудом смотрел на него.
– Ну что? Извержение еще будет? – невесело хмыкнул Джаред, разглядывая изнуренное лицо друга.
– Вроде нет.
– Тогда давай помогу подняться.
– Сам. Сам я, говорю, – прорычал Дженсен, вяло выкручиваясь из крепких хватких рук. Он подошел к раковине и сунул голову под кран, открыв холодную воду. Ледяные струйки ударили в затылок и хлынули за шиворот, отрезвляя. Встряхнув мокрыми волосами, он посмотрел в зеркало на отражение Джареда и принялся набирать салфетки в ладони. Отерев лицо, он развернулся к нему и застыл на месте. Напарник не сводил с него взгляда, тяжелого и взволнованного, и Эклзу пришлось собрать остатки воли в кулак и твердо пробасить:
– Я в порядке.
– Угу.
– Вот только не надо этого порицающего взгляда, умоляю, – пьяно просипел Эклз.
В ответ Джаред лишь слегка улыбнулся правым уголком губ и вскинул брови.
«Поразительно, как же все меняется», – вдруг осознал Дженсен. Он всегда любовался этим лицом, не только потому, что испытывал к Падалеки определенные чувства, но и просто за его открытость и подвижность. Он всегда с интересом наблюдал, как во время разговора Джаред умудрялся изобразить на своем лице все эмоции. Как чувства захватывали его во время рассказа, как подвижно брови взлетали вверх, а потом супились, сдвигаясь к переносице, как он покусывал то верхнюю, то нижнюю губу, стараясь подобрать нужное слово или раздумывая над чем-то сосредоточенно. Глазами же Дженсен мог любоваться бесконечно, тем, как они распахивались и радостно улыбались, щурились в ответ на шутки, как остро вчитывались в детали дел, как устало моргали, несколько часов подряд вглядываясь в экран компьютера. Эти глаза цвета ореха он обожал, но сейчас было просто невыносимо смотреть в них. Обида жгла изнутри, противно закипая где-то в желудке, хотелось проорать в лицо, что это было нечестно – заставлять его верить в то, чего никогда не может быть. Но Эклз сдержался, сцепив зубы, шагнул к выходу. В конце концов, это была только его вина, что не сумел справиться с собой ночью.
– Подожди, я отвезу тебя домой.
– Не стоит. У тебя, кажется, грандиозные планы сегодня по соблазнению собственной жены, – не оборачиваясь, ничего больше не говоря, с трудом перенеся ногу через порог, Дженсен хлопнул дверью.
Джаред же стоял, не в силах представить, что теперь ждет его. Все утро он из кожи вон лез, чтобы не думать о том, что может произойти с их дружбой, рухнет ли все как карточный домик или же устоит, ведь он сможет забыть случившееся? Но чем пьянее он сам становился, тем чаще хотелось отыскать в толпе зеленые глаза и смотреть в них, не отрываясь. Можно было сколь угодно долго убеждать себя, что это «ошибка», даже взять и ляпнуть эту фигню во время поздравления молодых, но себя было не провести.
Даже сейчас, когда он жадно ласкал шелковистую шею своей прелестной жены, целуя ее горячие влажные губы, ища спасения в поцелуях, на языке был солоновато-горький вкус пота Дженсена, который он собирал с его шеи вчера ночью. Он вдыхал «Шанель», а чувствовал терпкий запах мужчины, который заставил его забыть обо всем на свете и вспомнить одно единственное…
Женевьев была великолепной женой, он любил ее, обожал ее, но что с ним случилось сейчас, и сейчас ли? Сжимая ее тело в крепких объятьях, заставляя снова и снова повторять свое имя, он представлял другие руки на своем теле, ощущал жар другого человека рядом с собой. Он последний раз сильно толкнулся в пылающую мягкость и обессилено опустился на прохладное белье супружеского ложа. Его обвили ласковые тонкие руки, мягкие губы оставили благодарные поцелуи на его щеке, вот только он не в силах был ответить на них, будучи не здесь своим сердцем и мыслями.
Дым голубыми пластами передвигался по комнате, мужчина наблюдал, как один пласт перекрывает другой, третий, а затем, глубоко затянувшись, он выпустил струю табачного дыма. Казалось, старые волны должны были бы наброситься на новичка, но, наоборот, клубы заставили задвигаться уже неподвижный, застывший сигаретный туман. Дженсен отвлекся от этой картины и ухватил за горлышко пузатую темную бутылку «Джека». С тех пор как он проснулся, прошло не больше часа, на часах маячило почти пять пополудни, а в голове у него, как назло, было кристально ясно. Он отлично проспался после свадьбы Коллинза. И это было ужасно. Наполнив рюмку, он швырнул выпивку прямо в горло, чтобы не тошнило от этого препаршивого вкуса. А затем еще одна глубокая затяжка, выдохнутая со свистом из легких. Это не помогло отвлечься от выкристаллизованного вопроса в его голове, который скрежетнул по мозгам, как только он открыл глаза.
«Жалею ли я?»
«Нет. Ни капли», – ответил он сам себе. Конечно, он не планировал этого, но то, что случилось, не вызывало сожалений, скорее он бы казнился потом, под конец жизни, что так и не признался в своих чувствах, единожды влюбившись. Он был убежден в том, что о любви нужно всегда говорить человеку, который занял твое сердце. И хотя его сердце Джаред оккупировал полностью с их первой встречи, но о его чувствах Падалеки стало известно лишь спустя одиннадцать лет. Да и не очень романтично вышло: спьяну, зажав его в чужом доме, на старом диване – это было мало похоже на признание в любви. Но уж как получилось. Зато решился, а не спасовал как в прошлом, когда была возможность сказать заветное. И возможно, сейчас это выглядело еще более неприемлемо, но нет, Эклз не жалел ни о чем. Он потушил сигарету, свернув ее буквой «Z» в пепельнице, и пошел раздвинуть шторы. Лучи яркого осеннего солнца резанули по глазам, заставляя зажмуриться. Телефон на столе задребезжал коротко, но требовательно. На экране высветилось имя «Женевьев».
Он резко дернулся в постели, просыпаясь, прерывая дорожку поцелуев на своей груди, в реальности оказалось, что это была его жена, а вот во сне…
– Прости, Джа.
– Все в порядке.
– Я сварила тебе кофе, как ты любишь. И представь, он уже здесь, –Жени поставила поднос с завтраком на прикроватную тумбочку и улыбнулась сонному мужу.
– Ты просто ангел.
Джаред взялся за горячую кружку с кофе и вдумчиво втянул его аромат. Все как он любил, тягучий, черный, горький. Но глоток вяз в горле.
– Ох, уже восемь! Мне пора!
– Ты же сказал, что Джим дал выходной?
– Ну что ты. Это старик пошутил. Мне надо бежать. Прости, – Падалеки вдруг понял, что ему просто необходимо уйти из дома, остаться наедине с собой. Поэтому, наскоро приняв душ, он отправился в участок, где было поразительно пусто для утра понедельника.
«Может, Бивер и не шутил про выходной? Оно и к лучшему».
Одному было проще сосредоточиться и подумать над новым делом, да и отсутствие Эклза сейчас было огромным плюсом.
Больничная рубашка сбилась под поясницей, и ее складки вжимались в тело, словно затупившееся лезвие ножа, которое не могло прорезать кожу, сколько ни пили. Боль жгла, казалось бы, невыносимо, но он слишком к ней привык и только ждал, когда будет утренний обход санитаров. Он не видел, но часы показывали только четыре утра.
«Дженсен?»
Казалось, что он стоит где-то совсем рядом. Джаред хотел бы прокричать его имя, но была возможность только подумать.
«Все бы отдал, чтобы коснуться тебя еще раз…»
Вспоминать, пролистывать в голове бесконечное число картинок, словно диафильм перед глазами, – это единственное, что мог позволить себе человек, прикованный к постели. Вот и сейчас в голове будто бы включился прожектор, и перед глазами побежали кадры из собственной жизни.
Джаред сидел, чуть ссутулившись за своим рабочим столом, в домашней одежде, засучив рукава рубашки, и вот уже полчаса смотрел на фото Мэган Чити.
«Двадцать пять лет. Журналист. Замужем. Была беременна. Изменяла? Любовник не хотел ребенка? По заверению мужа, у них не было близости уже два месяца, значитребенок был не его. Выяснить, кто отец ребенка!
Смерть наступила около четырех часов утра от колотой раны в солнечное сплетение. От большой кровопотери умерла практически сразу. Что заставило ее открыть дверь? Возможно, она знала убийцу, поэтому и открыла. Соседи уверяют, что ничего не слышали, да и следов борьбы нет. Ничего не украдено. Какой мотив? Все мы говорим: «Я бы убил тебя!», – в отчаянии или когда кончается терпение, в попытке объяснить свою истину, но где та черта, когда желание убить переходит в действие? Что толкает человека на убийство молодой красивой женщины?» Ему в голову почему-то пришли слова старого лектора по криминальной психологии – профессора Гувера.
«Преступники бывают двух типов: первый тип – экзогенный. Преступник, на действия которого влияют внешние факторы, вынуждая пойти его на то или иное преступное деяние. Экзогенные преступники совершают преступление не ради удовольствия, а для того чтобы избавиться от тяжелых условий, в которых они оказались. Второй тип – эндогенный. Преступник, в сознании которого присутствует желание совершить преступление: ударить или похитить человека. Когда мы испытываем неприятное ощущение – мы стремимся от него избавиться. К примеру: когда мы грустим – нам хочется, чтобы настроение кто-то поднял, когда мы испытываем голод – мы стремимся насытиться и так далее. Так или иначе, в каждом человеке заложено стремление избавления от отрицательного и получения положительного. Естественно, мы начинаем искать способы избавиться от чувств, которые для нас неприятны, и зачастую мы сами не замечаем, как наша мысль наталкивается на преступление как на способ избавления от неприятного состояния или чувства. Возникает желание украсть, похитить или изнасиловать. В нормальных условиях подобное, зачастую подсознательное желание совершить преступление остается без поддержки, в силу воспитания, моральных ценностей или определенных черт характера человека, в результате оно исчезает из мыслей, не имея возможности реализоваться. Если же мысль о преступлении возникает в сознании человека, в личности которого прочно укоренился ряд комплексов, то достаточно незначительного угнетающего фактора извне, чтобы подтолкнуть данного субъекта к совершению преступления. Обычно морально-этические аспекты отодвигаются на второй план при мысли о получении наслаждения или ярких переживаний от совершения преступления. Когда в сознании человека, предрасположенного, допустим, к насилию, это деяние будет ассоциироваться с положительными эмоциями или последствиями от насильственных действий, тогда возникнет стремление к совершению этих действий, которое с каждым разом может становиться более сильным и более мотивированным».
Падалеки понимал, что эти слова не просто так пришли ему вдруг в голову. Преступник, любой преступник, считает, что он поступает правильно, совершая то или иное преступление. Неважно, ворует он деньги для того чтобы прокормить семью или убивает ради сексуального наслаждения – он пытается избавить себя от негативных ощущений, страха за своих близких, раздражения из-за того, что отвергнут красивой женщиной, отчаянья, что не можешь ей обладать. Если понять, от какого ощущения преступник пытался избавиться, можно понять его мотив.
Он не смотрел на часы, будучи погруженным в свои размышления, ему нечасто приходилось вот так вот побыть наедине с собой, поэтому сейчас он пользовался этой возможностью на полную катушку. За закрытой дверью своего кабинета он отгородился от всего остального мира, и это было прекрасно. Оттого, что дверь так внезапно открылась, Джаред еле заметно вздрогнул. Внутри взвился торнадо эмоций, как только он увидел на пороге друга.
– На что тебе мобильник?
– Что?
– Твоя Женевьев тебя обыскалась и начала названивать мне.
– Дженсен, да я недавно ушел. Мобильный разрядился.
– Недавно, по ее версии, было в семь утра. Сейчас восемь вечера.
– Говорил же Джеффри, что сюда надо повесить часы, – улыбнулся Джаред.
– Топай домой.
– Ты на машине?
– О чем ты… С такого похмелья, как у меня?
– Может, пройдемся? – поинтересовался Падалеки с надеждой.
– Мне нужно по делу встретиться. Извини.
– О'кей.
Это был первый раз, когда Эклз закрыл дверь, не сказав даже элементарного «пока», даже не взглянув на него. Падалеки устало пощипал переносицу, не хотелось верить, что их дружба могла закончится вот так, будто они были совершенно посторонние люди, которым можно не говорить элементарных слов приветствия по утрам или уходить, не прощаясь, по вечерам. Одна мысль об этом была невыносимой, потому как Эклз был действительно лучшим другом, наставником, он бы даже сказал, старшим братом, только сейчас это прозвучало бы странно. Они работали бок о бок много лет, за это время они научились читать мысли друг друга, которые не давали спать по ночам, прикрывали спины друг друга в самые опасные моменты, и это все не могло пойти прахом. Слепой, панический страх за их дружбу вцепился в душу мертвой хваткой, и Джаред понятия не имел, как ему себя вести дальше.
– Стой, стой, мать твою. Я с тобой разговариваю! – Дженсен рванул напарника за локоть в тот момент, когда тот почти вбежал в отделение полиции.
– Ну что?! Что?!
– Это я тебя должен спросить «что»! Что сейчас было там?! Какого черта ты ломанулся в дом первым?! Ты что, гребаная группа захвата?!
– Пусти, – вырвавшись из хватки, он полетелкак пуля по участку, огибая рабочие столы и всех, кто оказался у него на пути. – Тебе-то что?! Если бы я туда не вошел, того пацана уже бы не было в живых! – Падалеки орал так, что все сотрудник смотрели на них открыв рты, забыв о своих делах, таким взбешенным его видели впервые.
– SWAT уже был на своих позициях!
– Пацан уже спускался вниз, где его укурок-отчим собирался прострелить ему и его матери башку.
– А то, что он чуть не прострелил твою, – это тебя не волнует?! – Дженсен с трудом удержался, чтобы не ткнуть напарнику в лоб, палец напряженно так и застыл напротив его головы.
– С каких пор тебя это волнует?! – Джаред проговорил это уже тихо и зашагал в сторону своего кабинета.
– Что?!
«Вот ведь сучонок!» – только подумал, а ведь так хотелось выругаться вслух от ярости, которая не собиралась униматься, пока он,наконец не выяснит, с каких пор его напарник начал строить из себя пуленепробиваемого Бэтмена.
– Джаред, что ты несешь?! Мы работаем вместе! Хочешь ты того или нет! Мы несем ответственность за…
– Не хочу, ясно?!
Джаред так резко развернулся в узком коридоре, что Дженсен чуть не налетел на него с разбегу. Он так и замер, когда в упор на него уставился злой колючий взгляд его лучшего друга, и все упреки, подогреваемые страхом за него, так и застряли где-то внутри. Эклз лишь опустил глаза, которые бог знает почему защипало, не в силах что-то объяснять и просить, он лишь понимающе мотнул головой и, развернувшись, двинулся из участка.
– Падалеки! А ну зайди ко мне в кабинет!
– Да, Джим, сейчас, – Джаред протрусил к начальнику, ловко огибая рабочие столы.
– Ну и?
– Что? – парень непонимающе вскинул брови и уставился на Бивера.
– Что у вас там с Эклзом случилось? Какая кошка между вами сиганула? – потирая бороду, серьезно поинтересовался Джеймс.
– Да так, ничего особенного. Поцапались на вызове.
– Из-за чего?
Падалеки понял, что разговор надолго, и с тяжелым вздохом опустился в кресло напротив начальника.
– Эклз любит руководить, просто до блевоты! Ему надо, чтобы все подчинялись строго его приказам даже тогда, когда это нецелесообразно!
Джаред не имел ни малейшего представления, что еще сказать, ведь не говорить же начальнику, что Эклз ему отсосал неделю назад, и теперь они десяти минут не могли находиться в одном замкнутом помещении, чтобы не поцапаться.
– «Нецелесообразно…». Умник! Мне доложили, что вы вчера тут чуть ли не до мордобоя сцепились! – Джим раздосадованно хлопнул по столу увесистой папкой и резко встал на ноги. – А сегодня я у себя обнаружил заявление от Эклза!
– Да вы шутите, – чуть заметно дрогнувшим голосом. – Дженсен никогда не уйдет из полиции из-за мелкой стычки с сослуживцем.
– А он и не уходит! А переводится в прежний отдел. К Крипке! И надо полагать, мой лучший оперативник уходит не из-за какой-то «мелкой стычки» с тобой.
– Я… я не знаю.
– Не знает он. Зато я знаю! Иди и выясни все отношения с ним. Что хочешь делай, но Эклз должен остаться, ты понял?!
– Понял, Джим.
Падалеки вылетел от Бивера и чуть не сшиб с ног Моргана.
– Полегче, Джа, что у тебя, пожар?
– Ты не видел Дженсена, Джеф?
– Заезжал около восьми, потом снова куда-то уехал. Куда не сказал.
– Вот черт. Ладно, спасибо.
Он вышел на улицу, прокручивая в голове возможные варианты, куда бы мог отправиться Эклз. На всякий случай он сделал попытку дозвониться до него и раздосадованно сунул телефон в карман. Он побрел в сторону Центрального парка, не особо надеясь наткнуться на патрульную машину Дженсена, скорее просто чтобы осмыслить слова, сказанные Бивером.
«Нет, он не может вот так взять и уйти.
Еще как может. После всего, что ты ему наговорил.
Я не со зла. То есть с него, конечно. Но я не всерьез.
А он всерьез».
Это поистине были самые ужасные дни за все время, что они работали вместе. Если они находились в одном помещении, то вскоре без особого повода между ними завязывался спор. На вызове напарники общались только по необходимости. О том, чтобы как в добрые старые времена поговорить и решить проблему, и речи не было. Одиннадцать лет дружбы, рождественские посиделки, дни рождения, совместные отпуска – все летело к чертям, и Джаред понятия не имел, как вернуть все на свои места. Прошло минут сорок как он мотался по центру, время от времени набирая номер Эклза и выслушивая «абонент недоступен», и тут его взгляд остановился на номере патрульной машины на противоположной стороне улицы. За считанные секунды Джаред промчался по подземному переходу, почти не запыхавшись, ухватился за ручку машины, распахнул дверь и уселся рядом с Дженсеном.
– Надо поговорить.
Эклз посмотрел на своего всклокоченного напарника и отпил горячий кофе из бумажного стаканчика.
– У тебя пять минут.
По привычке Джаред собирался съязвить, но вовремя прикрыл рот, а затем, собравшись с силами, заговорил:
– Послушай, я вчера вспылил. Это был жутко тяжелый день. И я наговорил лишнего. Я не хотел, правда.
– Почему не хотел? Хотел, Джа. Ты просто был вчера в том состоянии, когда правду невозможно удержать за зубами.
– Бивер мне сказал, что ты уходишь.
– О… Хм. Не бери в голову, не думай, что это на твоей совести. Скажем, ты помог мне побыстрее принять решение. Эрик давно предлагал мне вернуться. – Он помолчал, а потом, обернувшись, спросил: – Так это все? А то в банке уже перерыв кончился.
– Собираешься сбежать?
И Дженсен закрыл уже приоткрытую дверь, упираясь острым взглядом в потемневшие от напряжения глаза Джареда.
– Сбежать?
– Да. Сбежать от того, что тебе мешает спокойно жить с той самой ночи. Можешь меня не обманывать. Скажи.
– Джаред, я все прекрасно понял, что ты тогда вещал на свадьбе. Я не идиот и уловил, что для тебя все было огромной ошибкой. Но не думай, что ты именно та самая причина, по которой я ухожу.
– Ну конечно, давай ври, глядя в глаза, – зло выпалил Падалеки.
Тогда напарник приблизился к нему почти вплотную, вжимая в сиденье.
– Так это, значит, я вру? Предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы увидеть того, кто за последнюю неделю изоврался вконец. Одна уловка смешнее другой, лишь бы не дежурить со мной, да ты шарахаешься от меня как черт от ладана, даже когда я рядом воду из кулера набираю. На всех последних посиделках в баре ты сидишь рядом с Джеффри, уткнувшись носом в свой стакан, а затем надираешься так, что он везет тебя без чувств домой. Что? Продолжать?
Джаред опустил глаза, не выдержав упреков в упор.
– Так, может, хватит врать и скажешь, что тебе противно находиться со мной, потому что каждый раз, когда я рядом, ты невольно вспоминаешь все, что было, начинаешь гнобить себя за то, что допустил это, а уж когда добираешься до дома под крылышко своей жены, то и тут не легче! Совесть гложет, что изменил! Ну что, я не прав, Джа? Джа?! – проорав в лицо все, что не давало спать по ночам, Эклз отпустил его и выпрямился за рулем. – Тебе же лучше от того, что я переведусь. Можешь не благодарить.
Ох, и как же хотелось заткнуть этот рот, кривящийся в двух сантиметрах от его лица. Заткнуть, чтобы не смел больше произносить вслух эту ахинею. Взять и заставить замолчать! Чтобы не был так прав! Он был до одури прав…
После той ночи все изменилось. Вот только не противно было, а просто невыносимо. Невыносимо каждый раз, когда Эклз был рядом, вспоминать ту ночь. До дрожи желать мимолетного прикосновения этих губ, лишь на мгновение почувствовать все, что испытал тогда с ним. И понимать, что этого никогда не будет, потому как неправильно все это! Потому что не имел права так обманывать свою жену! Потому что не смел вновь давать ему надежду, не имея возможности дать ему что-то взамен…
И как же хотелось залепить этот упрямый рот поцелуем, чтобы он все понял без слов оправданий, чтобы просто еще раз почувствовать мягкость уголков его губ. Но сил едва хватило на признание самому себе и уж точно не Эклзу, поэтому, дослушав все умозаключения, которые Дженсен успел сделать, Джаред лишь тяжело выдохнул, оглушенный грохотом закрывшейся двери. Он с отчаяньем наблюдал, как Дженсен взбегает по лестнице и скрывается в здании банка.
Падалеки не успел собраться с мыслями после этого наконец-то случившегося разговора, как в следующие секунды раздался короткий звонкий выстрел. Он выскочил из машины и бросился вверх по лестнице, перескакивая ступени. В момент когда он оказался у входа, оружие уже было наготове, зажатое в твердой руке. Он лишь мельком взглянул в стеклянную дверь и увидел лежащего на полу друга и застывшего над ним человека в маске, с пистолетом в одной руке и с сумкой в другой. Потеряв всякий контроль от нахлынувшей паники, Джаред вошел в банк и в ту секунду, когда преступник поднял оцепеневший взгляд, выстрелил в него. Он разрядил всю обойму и продолжал машинально жать на курок еще пару секунд, пока кто-то не выкрикнул о скорой и полиции. Он бросился к своему напарнику, который корчился на полу, судорожно царапая свой мундир, будто стараясь добраться до пули, засевшей где-то внутри.
– Джен! Джен… Потерпи. О господи!
Падалеки увидел, как огромное, темно-алое пятно расползается по одежде, мгновенно пропитывая рубашку и куртку насквозь. Пальцы тут же стали липкими от горячей крови, которой было слишком много, и он даже не мог понять, куда ранен Дженсен. Тот попытался что-то сказать, но в этот момент силы начали покидать его, губы рвано хватали воздух, глаза умоляюще просили помочь, а пальцы ухватились за руку друга так сильно, как могли. Он все делал, чтобы удержаться в сознании, но реальность быстро проваливалась в темноту, и он позволил векам опуститься.
– Джен, нет! Нет. Нет. Нет. Черт!
На улице послышались ревущие сирены скорой, и Джаред подхватил уже бездыханное тело напарника на руки. Он бежал навстречу машине и практически впихнул Эклза в руки реаниматологам.
– Пульса нет. Зрачки не реагируют.
– Сколько без сознания?
– Минуты две, не больше.
– Судя по кровотечению, перебита артерия. Предположительно, пуля вошла под ключицу.
Один из парамедиков резал окровавленную одежду, чтобы добраться до раны.
– Сквозного отверстия нет. Пуля внутри.
–Дефибриллятор готов.
– Начинаем реанимацию.
Джаред был словно на съемках «Скорой помощи», на его глазах парамедики двигались с точностью, доступной только роботам. Сам он был будто в тумане, даже короткие фразы врачей до него не сразу доходили, и он просто продолжал смотреть, как они пытаются оживить Эклза.
– Руки. Разряд двести.
– Адреналин внутривенно.
Грудь рванулась вверх, сотрясаемая разрядом тока, и на белой коже ярко-алым вспыхнули следы от дефибриллятора.
– Еще разряд.
– Пульс?
– Отсутствует.
– Повышай до трехсот.
– Разряд.
Трое медиков без суеты продолжали окружать тело мужчины, которое дугой выгибалось на каталке под раскатами электричества.
Джаред не умел молиться, да и в Бога он верил не особо, но сейчас взмолился небесам и всем святым.
– Еще разряд.
– Ничего.
– Время?
– Тринадцать сорок пять.
– Нет! Нет! Продолжайте! Что вы делаете?! Не останавливайтесь!
– Сэр, простите, но уже слишком поздно.
Фельдшер, молодой человек лет двадцати семи, попытался успокоить Падалеки, рвавшегося к каталке, на которой бездыханно лежал его напарник.
– НЕТ! Я сказал, продолжать!
От этого звериного крика, казалось, порвутся голосовые связки, но он возымел действие. Парамедики вновь включили аппарат, повышая мощность разряда до четырехсот вольт. Персонал переглядывался, но понимающе кивал, мол, их совесть чиста, сделаем что можем, но тут уже ничего не поможет.
– Еще два кубика адреналина.
– Руки. Разряд…
«О, опять ты. Я уж думал, не придешь.
У меня тут уже жопа отваливается. Ты бы видел, какое там мясо образовалось. Сестрички тут заколебались уже. А уж как я, мать твою, заколебался…
Чего молчишь-то?
Приходишь и молчишь. Я бы тут душу продал за возможность поговорить с кем-нибудь. Сутки кажутся за год, вот уже и боюсь представить, сколько десятилетий я тут валяюсь.
Миша, ну чего тебе стоит, а? Вон, ну, ну посмотри туда. Там вилка в розетке. Ну поверни ж ты башку! Урод глухой! Выдерни ее, слышишь!»
Миша, конечно, не видел, как вены на шее Джареда от напряжения вздулись жуткими толстыми жгутами от дикого желания орать в голос, а кончики пальцев вздрогнули от безуспешной попытки рвануться, ударить, бить кулаками, но добиться своего. Он не видел, не слышал и не представлял, что кричит ему этот несчастный, все еще накрепко пристегнутый кожаными ремнями к поручням на кровати.
– Джаред, ты бы поехал домой, пришел бы в себя, дорогой?
Женевьев присела на корточки, стараясь заглянуть в глаза мужа. Он так и сидел в приемном отделении, кажется, так и не сменив позу, с тех пор как Эклза увезли в операционную.
Он поднял на девушку тяжелый взгляд и посмотрел на нее, будто видел ее впервые в жизни. Он даже не помнил, когда вот так отчетливо слышал голос своей жены. Разговаривали ли они за последнюю неделю? Прикасался ли он к ней? Она будто перестала существовать, все для него перестало существовать.
– Нет. Я дождусь, когда все будет известно. Хочу знать, что с ним все хорошо будет.
– Все с ним будет хорошо. Хирург, который его оперирует, мой друг, мы с ним вместе много практиковали, он отличный специалист. Если все было именно так, как было, то это уже чудо. Значит сейчас Дженсен точно будет жить. Давай пойди отдохни. Я буду в соседнем здании, буду звонить узнавать о его состоянии, а ты поезжай, а?
Женевьев взяла его за руку и успокаивающе поглаживала. Она не знала, как помочь Джареду, ей было страшно за него, ведь она никогда не видела его таким беспомощным, таким рассыпающимся на куски. Она лишь еще раз провела рукой по небритой щеке мужа, на которой засохла кровь Дженсена.
– Я останусь здесь, – твердо, с резким металлом в голосе, желая только одного – чтобы его оставили в покое.
– Хорошо. Туалетная комната вверх по коридору. Ты весь в крови, приведи себя в порядок.
Оглядев себя с ног до головы, мужчина только сейчас заметил, что на всей его одежде черной коркой застыла кровь его лучшего друга, который несколько минут назад умер у него на руках. А он просто плакал и молился, орал, плакал и молился, и, должно быть, Бог его услышал.
Он отправился домой, только когда хирург Робин Сингер вышел из операционной через три часа и сообщил, что жизнь Дженсена вне опасности.
Автор: Hnap
Артер:Steasi, Hnap
Бета:Longways, Amaranta
Категория: слэш
Размер: макси (~56300 слов)
Пейринг/Персонажи: Дженсен Эклз\Джаред Падалеки, Джаред Падалеки\Женевьев Падалеки, Миша Коллинз и другие
Жанр: ангст, романс, РПС АУ
Рейтинг:NC-17
Предупреждение: ненормативная лексика, смерть главных героев
От автора: Steasi, моя благодарность тебе не знает границ, за твои работы полные жизни и чувств.Именно твои арты подвигли меня на открытие в себе новых возможностей))).
Longwaysи Amaranta, спасибо вам огромное за такой титанический кропотливый труд!
Скачать doc. pdf.
Лето 2015 года
Тело вздрогнуло. Или ему показалось, что вздрогнуло? Последнее время он не мог отличить, когда спит и когда бодрствует. Но сегодня мозаика сна была совершенно чудна, поэтому он тут же прислушался к тишине, которая нависла над ним, словно огромное невиданное чудовище. Хотелось выхватить нож и всадить его в брюхо этой твари, располосовать и залить эту комнату звуками, голосами, смехом, словами, которые она сожрала и по которым он так скучал. Хотелось, чтобы хоть что-то дало понять – он точно не спит. Ему ничего не потребовалось делать, аппарат пискнул отрывисто и затих, словно кто-то неспешно перезаряжал пистолет, а затем снова писк – выстрел в ненавистную тишину, дающий точно понять, что это реальность.
Паника уже давно сменилась болезненной апатией. Злость притаилась, не смея поднять головы, ожидая новой порции воспоминаний, которые неминуемо должны были всплыть в памяти. И только слабый внутренний голос с укоризной произнес:
«Проваливай… Я не хочу, чтобы ты был здесь».
***
В горло будто набили речного песка, который драл его будто наждак, и от этого во рту был постоянный металлический привкус крови – единственное, пожалуй, что сообщало мозгу о том, что он еще жив.
Если присмотреться, было видно, как тонкие веки подрагивали и время от времени под ними пробегал напряженный белок глаза, судорожно дергаясь под кожей. Наверно, это говорило о том, что организм бодрствовал или же, наоборот, видел какие-то тяжелые сны. Миша не мог бы сказать этого с уверенностью, хотя вот уже битый час всматривался в худое высохшее бледно-серое с желтым оттенком лицо своего друга, которое в обрамлении темных густых волос сейчас выглядело нелепо маленьким, словно и не принадлежало своему хозяину – высокому, почти двухметрового роста парню, сильному и выносливому. И вряд ли Миша мог догадаться, что ему ответили, когда он на прощанье коснулся плеча и поправил тщательно подоткнутое одеяло, просто не в силах представить, что же еще он может сделать.
– Пока. До завтра. Я обязательно заеду после работы.
«Ага. Можешь не утруждаться. Ты уже сделал все, что мог».
Конечно, Миша не слышал этих беззлобных, но полных горечи слов, просто по той причине, что не умел читать чужих мыслей, да еще и того, кто вот уже почти две недели лежал в коме.
«Иди, иди, помучайся еще, мать твою…»
И опять искусственный болезненный вдох оборвал недосказанную мысль. Долгое молчание, а затем, собравшись с силами, но уже в пустоту:
«Если б ты только знал, что я сейчас чувствую, то, наверно, не так бы торопился тем вечером, засранец ты эдакий. Да ты хоть представляешь, сколько я сил каждый день трачу на то, чтобы глаза открыть?!» – крик. Дикий, полный гнева, обиды и еще чего-то со вкусом желудочного сока, который вдруг опять хлынул в рот и заставил задохнуться.
Но он все же продолжил, без истерики, но все равно полный раздражения от собственного бессилия:
«Веки тяжелые, и глаза не открыть, сколько бы сил я ни прилагал, а грудь, как назло снова и снова наполняется воздухом, хотя, казалось бы, уже давно не дышу. Но кто-то или что-то с маниакальной настойчивостью впихивает в мои легкие кислород. А я, блядь, только и могу, что проглатывать эти вдохи и выплевывать выдохи».
Годом ранее
– Поверить не могу, что он не знал, будто жена ему изменяет! Как это можно не знать? Если только человек, с которым ты живешь, уже давно не занимает твоих мыслей…
– Что ж, бывает, – отхлебнул пиво Джаред и привалился к стене около бара, посматривая на Эклза. – Надо выяснить у ее знакомых, кто был отец ребенка. Ты же знаешь, подруги этим делятся между собой.
– Возможно, Джа, у меня нет подруг…
– И как он отреагировал, когда узнал, что она была беременна?
– Никак? Смотрел в одну точку. Потом поблагодарил меня и пожелал, чтобы мы нашли того, кто убил его жену.
– Это чтобы пожать ему руку?
– Поехали, Падалеки, успеешь набраться у Коллинза.
– Да, помчали, мне еще надо заехать в химчистку за платьем Жени.
– Какое платье, о чем ты? Забей и поехали.
– Не могу, это платье, в котором она всегда ходит в церковь. Она завтра утром как раз туда собиралась, перед венчанием Коллинза и Виктории. Она же подружка невесты, ты что, совсем забыл?
– Да, я помню, ну а платья у них разве не все одинаковые, у этих подружек? – Дженсен неопределенно обвел бар рукой, будто как раз там и были все подружки невесты.
– Она идет туда исповедаться перед церемонией. Заявила вчера, что по правилам она тоже должна быть «чиста перед Богом». Как по мне, так она чистый ангел. Тебе вот не помешает пару раз исповедаться, – гоготнул Падалеки.
– Мне уже не поможет. Пошли, нас, наверно, уже ждут не дождутся у Миши. Не хочу пропустить этот тухлый мальчишник из-за тебя. – Эклз стукнул пустой бутылкой о столешницу и махнул рукой в сторону выхода.
День был поистине отличный, давно не случалось таких в жизни Эклза. Он был законченным трудоголиком, и выходные были крайней роскошью, не говоря уже об отпуске. Этот уик-энд был особенным – не только потому, что он был, потому, что это была коллективная попойка с дешевыми стриптизершами, глупейшими танцами, бесконечными шутками и подколами, а повод нескончаемо неожиданный – заядлый холостяк Коллинз надумал жениться. Дженсен был немного расстроен, не столько тем, что его напарник вдруг решил себя окольцевать, словно зверюшка из книги «Вымирающие млекопитающие», сколько потому, что осознавал: семья – это слишком большая ответственность, и она всегда должна быть во главе всего, в том числе и работы. Работа же для детектива Эклза была всем вот уже шестнадцать лет, поэтому его печалил факт, что Миша теперь будет меньше с ним просиживать сверхурочное время в отделе, а как примерный муж будет таскаться с тележкой продуктов за своей красавицей женой. Но Дженсен по жизни был оптимистом, он окинул взглядом своих коллег, сидевших на диване и креслах, у него оставались Джеффри и Джей, парни из того же теста, что и он сам, девяносто процентов их жизни проходило на работе в Нью-Йоркском департаменте полиции, как и его собственная.
– Эй, Эклз, хватит тут сидеть, словно тебе уже девяносто! Давай, разомнись.
Джаред с бесконечно милой улыбкой схватил коллегу за рукав и вытянул в круг симпатичных девушек, которые с интересом на него поглядывали весь вечер.
– Мне, конечно, не девяносто, Джей, но, надо сказать, я уже не в том возрасте, чтобы вилять бедрами перед барышнями, – проговорил он прямо в ухо склонившемуся Джареду.
– Брось, тебе тридцать шесть, а ты уже разучился флиртовать?! Давай танцуй! Хватит трепаться!
Эклз неопределенно повел плечами, прислушиваясь к ритму музыки, а точнее к его отсутствию, и осознал, что не танцевал чертовски давно, ведь на ум не шло ни одно движение.
– Флирт может закончиться для меня плачевно! – прокричал он в самое ухо танцующему Падалеки. – Посмотри вон на того бедолагу, с дебильной улыбкой тянущегося к голому бедру худосочной телки! – Эклз указал взглядом на Коллинза, на коленях которого выгибалась пергидрольная блонди.– Теперь для него существует только вечно опущенный стульчак, правильно оторванная туалетная бумага, сигареты без никотина, кофе без кофеина и секс по праздникам.
– Поражаюсь твоей способности уложить все самые важные, ключевые моменты жизни мужчин в такой короткий список, – белозубо хохотнул его напарник.
– А что, у тебя не так?
– Не-а…
И Падалеки забавно вильнул бедрами, поднял руки к небу, встряхнул копной волос, продолжая улыбаться пьяной улыбкой всему миру и Дженсену, прикрывая глаза, повинуясь звукам музыки.
Танцы закончились лишь к четырем утра, когда последние гости были рассажены по такси, а Коллинз обнаружен без штанов спящим в своей кровати.
– Это поистине было круто, а, Джен?
– И не говори. А я еще и шафер завтра – или уже сегодня? Через шесть часов я буду должен привести этого храпящего мужика к алтарю, миссия еще та.
Друзья стояли в спальне Миши и смотрели на дрыхнущего без задних ног коллегу.
– Пойдем, надо еще прибрать этот бардак.
– Джей, честно, я не буду убирать то, что в туалете.
– Согласен, оставим подарок будущей миссис Коллинз, – хохотнул Джаред и пошел вниз по лестнице. – Я займусь кухней, а ты в гостиной мусор пособирай.
– Договорились.
Совместными усилиями они управились за полчаса, затолкали гору мусорных мешков в контейнеры, открыли окна и уселись перед телевизором, мельтешащим бессмысленными кадрами назойливой рекламы, опустошая последние упаковки с пивом. Сменив пару каналов, они подсмеивались над каким-то незамысловатым фильмом про полицейских, поражаясь тому, как можно было снять что-то столь неправдоподобное про их жизнь, словно режиссер был топ-моделью и единственное, что знал про полицейских, – что они ездят на машинах с мигалками.
– Я тебе так скажу, Джа, про нас бы получился обалденный экшен! Просто они там в Голливуде совсем нюх потеряли, снимают всякую пошлятину. Эй, ты меня слышишь? – Эклз покосился на лохматую макушку друга. Тот расположился на его плече, словно на своей подушке, и, кажется, уже посапывал!
– Эй, нет, нет и нет, так дело не пойдет.
Это было слишком близко, или шесть бутылок пива были лишними, или Джей сопел в шею слишком тепло, щекоча кожу еле заметным выдохом.
– Я тебе не подушка! Иди спать к Коллинзу. Он будет женат через несколько часов, так что это не грех, топай, Падалеки.
В ответ лишь неразборчивый протест и попытка устроиться поудобнее.
– Джа, я тебе говорю. Иди, прошу…
Внутри все натянулось струной, и было достаточно самой малости, чтобы порвать ее. Эклз попытался отодвинуться от напарника, но тот и не думал отпускать, и тогда Дженсен запустил пальцы в копну волос и рванул со своего плеча сонную голову, мать его, лучшего друга.
– Сколько раз тебе говорить, вали спать на кровать, Джа!
А в ответ лишь непонимающее сонное моргание, попытка всмотреться в огромные зеленые глазищи с пьяной поволокой, которые были почему-то такими умоляющими в тот момент.
– Мне и тут неплохо, – Джаред расплылся в своей самой глупой ухмылке и прищурил глаза, ожидая реакции. И этого было чертовски достаточно, чтобы весь самоконтроль, годами вырабатываемый, полетел к чертям только от одного этого взгляда.
Все так же крепко удерживая за волосы, он навис над другом и вжался губами в его рот. В одно мгновение из головы Джареда вылетели все посторонние мысли. Весь мир поблек, и он лишь чувствовал губы друга на своих. «Теплые». «Сухие». «Мягкие». Пульс в доли секунды скакнул до пика, когда язык разомкнул губы и столкнулся с его, обвел кругом, проводя кончиком по нёбу. Острая кромка зубов царапнула нежную тонкую кожу, и Падалеки лишь тихо проскулил в поцелуй, не способный пошевелиться под тяжестью тела друга.
Именно этот приглушенный звук и заставил остановиться, да и страх, затуманенный страстью, все еще бился где-то внутри. Дженсен замер, увидев перед собой распахнутый как мир взгляд, полный вопросов. И нельзя было не таращиться в эти зеленоватые омуты с карими песчинками у зрачков, которые заполнили собой почти всю радужку, не сжимать в ладонях это прекрасное, любимое годами лицо, не возить губами слепо по этим скулам, сжимая в кулаках длинные шелковистые патлы.
– Прости, Джа, черт знает что на меня нашло. Прости, прости…
Эклз не иначе решил, что умрет в последующий час и нужно в жизни совершить самое важное, потому как снова целовал жадно, больно, будто наказывая за то, что так долго хотел. А потом все в этом мире стало неважно, потому что Джаред отвечал, робко и нежно целуя. Эклз чувствовал, сильные руки обнимают его так, словно Джаред не мог понять, чего он хочет больше: оттолкнуть и сбежать или прижать сильнее. Что произойдет потом? Не имело значения, главное, что Дженсен прямо сейчас мог держать это немыслимое чудо в своих руках, которое не его, которое нельзя любить, но именно это он и делал все эти годы.
Он жарко и влажно вылизал бархатную кожу на шее, поймал губами приоткрытый рот и накрыл ладонью возбужденный член своего друга, пробравшись в его джинсы.
Джаред громко охнул в ответ на то, как кулак задвигался на члене, и уткнулся лицом в плечо Эклза, комкая на нем рубашку подрагивающими пальцами. Обоим было ясно, что пути назад нет.
Эклз остановился лишь для того, чтобы сдернуть мешающие штаны и белье, и спустился между ног лучшего друга, который разучился дышать, как только почувствовал его горячий рот у себя на члене. Никогда ничего подобного он не испытывал в своей жизни! Вцепившись в загривок, захлебываясь ощущениями, он качнулся бедрами навстречу влажному жару рта. Одного лишь осознания, что это Джен, его лучший друг, его напарник, что это его губы, было достаточно, чтобы разлиться горячим терпким оргазмом спустя минуту. На грани реальности он чувствовал нежные поцелуи в живот, как крепкие руки огладили бедра, и только потом он открыл глаза, уставившись в потолок. Дыхание Дженсена коснулось его шеи, и по телу пробежали последние сладкие судороги удовольствия. Почти невесомые поцелуи успокаивающе ложились на его скулы и щеки, когда они оба услышали шум на лестнице. Мгновенно встрепенувшись, они отскочили друг от друга: Эклз встал около дивана, а Падалеки, наспех натянув белье и джинсы, вжался в диван, уставившись испуганными протрезвевшими глазами на пьяного Мишу, появившегося в полумраке своего дома.
– О, а вы какого хера не спите? – явно не ожидая ответа, он прошаркал на кухню. – Как же пить охота.
Эклз тревожно перевел взгляд на друга, на лице которого все сильнее читалась паника. Едва Дженсен собрался что-то сказать, как тот подорвался с места и почти бегом вышел из дома. Коллинз, понуро держась за висок, показался из кухни и проковылял кривой походкой к лестнице, не обращая внимания на сослуживца, тяжело севшего на диван и уставившегося себе под ноги.
Забрезживший золотистый свет зари за окном заставил действовать. Сборы в церковь проходили бодро и шумно, легкое похмелье давало о себе знать – галстук жениха Эклз завязал только со второго раза. В это самое время на пороге показался Падалеки.
– Чувак, я подумал, что ты решил сбежать с моей свадьбы, – прокряхтел Коллинз, наклоняясь за своими кожаными ботинками.
– Нет. Меня жутко мутило. Надо было подышать свежим воздухом.
– Чертовы алкаши, и меня умудрились напоить. В каком виде я теперь буду на собственной свадьбе? А, Эклз?! Твою ж мать, куда ты смотрел?
– Ну, уж точно не за тем, сколько ты пьешь, дружище.
Лучшие друзья лишь однажды столкнулись взглядами, и этого было достаточно, чтобы Падалеки вспыхнул пунцовыми щеками и умчался одеваться наверх.
Дженсен был готов отдать все, чтобы Джаред хоть что-нибудь сказал, что угодно. Но тот с упорством Сизифа молчал, а просить и спрашивать самому было так же тошно. Он лишь мельком посматривал на него в машине, пытаясь представить, о чем тот думает. Трудно было не заметить, как Падалеки был зажат, будто внутри у него скрутились сотни пружин, он слишком хорошо его знал, чтобы не обратить внимания на его скованность, и Эклз понятия не имел, чего от него ожидать.
«Сколько сейчас времени? Ты здесь? Знаю, что здесь. Я это говорю или всего лишь думаю, что говорю? Ни в чем не уверен сейчас, будто младенец, только что появившийся на свет. Знаю только, что вокруг темно и ты где-то рядом. Наверно, вечер…
Я так подумал, потому что перед глазами жуткая темень. А вот когда все заливается красным или ярко-желтым, это значит день или утро и сестричка распахнула жалюзи на окне. И слышу, как ты стоишь рядом и смотришь на меня. Ну, чего уставился?! Нравлюсь? Как день-то прошел, чертов ангел-хранитель?»
– Джа? Как ты?
– М-м-м? Привет, солнце.
– Ты что такой?
– Какой?
– Дерганый какой-то?
– Да все нормально. Просто перебрал вчера немного. Башка болит.
– А где Дженсен и Миша?
– Они все зашли в церковь, а я тут жду Джеймса и Эрика.
– Составить тебе компанию? – Жени тихонько подтолкнула бедром Падалеки, и тот улыбнулся немного смущенно.
– Конечно. Иди сюда. Утро сегодня прохладное, – он обвил миниатюрную жену огромными горячими руками, в них она казалась маленькой статуэткой древнегреческой богини. – Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Джаред чмокнул девушку в макушку, а потом заглянул в ее темные глаза, улыбающиеся ему всегда так тепло и приветливо.
– Ты тоже отлично смотришься в этом смокинге. И я тебе всегда говорила, что бабочка тебе идет больше, чем галстук. Как погуляли? Ты ничего не рассказал.
– Было много пива, симпатичных девушек и отстойная музыка.
– Жаль, что тебе не понравилось, – хохотнула Женевьев. – Все же это мальчишник твоего друга.
Она и не представляла, какой жар охватил мужа при воспоминании об этой вечеринке, так что он даже не смог фальшиво улыбнуться, а просто сцепил зубы до боли в скулах.
– Кстати, ты знал, что ребят будет венчать отец Бернард, тот, что нас венчал одиннадцать лет назад! Это так неожиданно, что он вернулся в Нью-Йорк. Я слышала, он собирался остаться в Канаде.
– Да, действительно, – вспоминать свое венчание было особенно тяжело, после произошедшего ночью. Он никогда бы не подумал, что сможет изменить своей жене, ведь он любил ее в это самое мгновение и всегда.
– А вон и наш босс пожаловал, – как спасение, из машины показались Бивер и Крипке.
– Ну, осталось молодых дождаться, чтобы они торжественно пообещали любить друг друга так же крепко, как и мы,– Женевьев солнечно улыбнулась мужу и принялась махать рукой Джиму.
Падалеки не мог понять, что ж за день-то был такой. Куда он ни смотрел, везде был Дженсен, везде он успевал, всем улыбался, жал руки, будто это он чертов жених. Хотя из головы как-то выпало, что он шафер. И весь он был такой сияющий, как начищенная золотая монета, глаза смеялись, расходясь острыми лучиками в уголках, и каждый раз, когда он встречался с ним взглядом, желудок делал какой-то невероятный кульбит, будто Джаред сейчас катился по русским горкам резко вверх, а потом вниз, а потом еще вниз головой для полного счастья.
Оставалось напиться и забыться, иногда он пользовался этим методом успешно, но тут его всегда поддерживал сам Эклз, а сейчас он был занят флиртом с какой-то рыжей и длинноногой… И это почему-то бесило, злило до такой степени, что хотелось подойти и одернуть его, проорать: «Какого хера ты лапаешь эту телку и постоянно смотришь на ее силиконовые сиськи?». Как только эта сцена встала перед глазами, самому стало смешно, и, осушив свой бокал чего-то кисло-сладкого, он еще раз его наполнил и постучал ножом для закусок по тонкому хрусталю.
– Прошу минуточку внимания! Эй, эй, народ, все сюда. Я тут тост хочу сказать за молодых.
Дождавшись, когда все немного кучнее подтянутся к столу, Джаред поднял бокал и, секунду поразмыслив, заговорил.
– Миша, язнаю тебя давно, уже почти десять лет как мы с тобой работаем бок о бок, и я знал, что ты удивительно везучий человек, но не до такой же степени, старик? – гости дружно хохотнули, но Джаред тут же продолжил: – Без всяких преувеличений скажу тебе, Виктория, что ты просто великолепна, самая потрясающая женщина сегодня это ты, ну конечно, после тебя, детка, – Джаред прижал за талию к себе жену и чмокнул ее в макушку. – Кстати, Виктория, у тебя отличный вкус, моя жена сегодня выглядит просто шикарно в этом платье, за что тебе отдельное спасибо, – он посмотрел на свою маленькую хрупкую Женевьев и, выдохнув, сказал:– Я желаю вам, чтобы вашу любовь ничто не могло поколебать: ни ссоры, которые случаются в любой нормальной семье, ни разлуки, ни ошибки, которых, я надеюсь, вы не допустите, – взгляд сам собой отыскал Эклза и уперся в него, пытаясь прочесть реакцию, и Джаред замолчал. А потом он вдруг качнул головой, как будто очнулся ото сна, и добавил:– А вообще, я уверен, что все это вас обойдет стороной, вам это не нужно. Вы должны наслаждаться друг другом! Делайте вашу жизнь прекрасной каждое ее мгновение. Ну, и детишек, конечно, понаделать кучу! Миша, я первый в очереди на крестного папу твоих спиногрызов, – и снова все засмеялись, как это принято на свадьбе, а Джаред поднял бокал и закончил свою речь простым:– За вас, ребята!
Пока Падалеки старался быть как можно красноречивее, что для него было нелегким испытанием, ведь он никогда не любил говорить на публику, с него не сводил глаз Эклз. Он без труда понял все, что Джаред не сказал, но даже эти непроизнесенные слова стегнули по душе, как хлыст с размаху, рассекая, чтобы долго не заживало, кровоточило и напоминало о том, чего делать никогда нельзя. Быть собой.
Потом начались танцы, выпивка полилась рекой, и все расслабились, в том числе и чета Падалеки, прижимаясь друг к другу в неспешном кружении вальса. Улыбаясь и щебеча что-то на ушко, они скользили по танцполу, время от времени подмигивая молодоженам. Эклз же прихватил из бара бутылочку «Джека Дэниэлса» и устроился в компании Джима и Эрика, чуть позже к ним присоединился Осрик, и они решили вместе напиться.
– Слушай, Дженс, чего ты так надираешься? Завтра на работу с утра.
– Серьезно? Джим, что ты не дашь нам выходной, после свадьбы?
– Вот когда сам женишься, тогда дам, а пока притормози, а то еще и шести вечера нет, а ты уже в хлам.
– Ничего не в хлам, – крякнул Дженсен и поболтал остатки виски на дне бутылки.
– Ладно, уговорили, черти, перейду на нечто полегче, – он встал и бодро отправился к барной стойке. Ловко подхватив бокал шампанского с подноса у мимо шедшего гарсона, он осушил его одним глотком.
– Кислятина, – просипел Эклз, скривившись и отставив бокал в сторону, двинулся по коридору, ведущему в уборные и на улицу. Завернув за угол, он услышал приглушенный женский смех, а затем знакомый гогот своего лучшего друга.
– Джаред, ты невыносим, – сквозь смех пропищала девушка.
– С чего бы это?
– С того.
– Раньше ты была не против.
– Я и сейчас не против, но, может, мы все же потерпим до дома?
– Я видел в той стороне дверь с надписью «служебное». Может, отправиться туда? – тихо, практически шепотом.
– Нет, Джаред. Давай лучше потанцуем?
– Ладно, уговорила. Ты просто сегодня такая аппетитная, что мне не терпится вернуться домой.
– Тогда предлагаю через полчасика незаметно улизнуть.
– А ты думаешь, Миша не заметит? – Дженсен видел, как высокая темная фигура нависла над крохотной тонкой Женевьев, и его окатило холодным потом и тихой глухой злобой на самого себя.
– Да ты что! Он сейчас ничего не видит, кроме Виктории и ее декольте.
– Как и ты, – засмеялась Женевьев и поцеловала мужа в широкую хитрую улыбку.
– Пойдем.
Эклз прижался к стене и двумя быстрыми шагами оказался в мужском туалете. В висках так стучала кровь, будто в голове кто-то отчаянно бил в набат. Он посмотрел на себя в зеркало, и оттуда на него взглянул полный горькой обиды человек, с трудом сдерживающий слезы. Он снова метнулся в бар и, прихватив еще бутылку элитного виски, вернулся к друзьям за столик.
– А вот и я, – с довольной напускной улыбкой, с больным взглядом отчаянно весело провопил Дженсен и рухнул на стул рядом с Чау.
Джим лишь покачал головой, глядя на свежеоткупоренную бутылку, но ничего не сказал своему лучшему оперативнику, когда тот жадно приложился губами к горлышку.
Спустя полчаса в голове у Эклза было так же туманно, как в далекой ирландской глуши ранним холодным утром, про которую что-то вещал Бивер. Дорогу в туалет он прокладывал почти на ощупь, доверяясь ослабшим органам чувств, шаря пальцами по холодной бетонной стене и щурясь на слабый свет в конце коридора.
Не успел он переступить порог кабинки, как голова закружилась, в желудке всколыхнулось противным жаром, который моментально обдал все тело. В следующие секунды он уже, судорожно скрючившись над унитазом, издавал жалкие рычащие звуки, расставаясь с содержимым желудка.
– Дженсен! Что с тобой?!
Эклз бы узнал этот голос, даже если бы сейчас у него отказали оба полушария мозга. Он сделал над собой усилие и поднял невидящий взгляд на Падалеки.
– Ничего. Просто вчерашнее пиво не подружилось с сегодняшним виски и шампанским, – не успел он договорить, как случился новый позыв рвоты, и его спина болезненно содрогнулась. Все звуки словно усилились в сотни раз и теперь звенели у Эклза в ушах, но он умудрился различить, как шаги сначала звонко удалились, а потом снова приблизились к нему.
– Я ни разу не видел тебя в таком состоянии, – что-то шершавое и теплое прикоснулась к губам и подбородку, и Дженсен догадался, что Джаред вытирает его влажным махровым полотенцем. Эклз всегда удивлялся тому, с какой заботой Джаред относился к нему. Это проявилось с первого дня, с первой встречи просто в элементарных вещах, в том, как Падалеки ставил кофе на стол, подкладывал салфетку, подносил папки. Сначала он думал, что это такой способ понравиться, расположить к себе будущее начальство и коллег, но, присмотревшись к парню, Эклз с удивлением признал, что все это было абсолютно естественно для него. Помогать всем вокруг было внутренней потребностью Падалеки, и получалось у него это всегда наотлично. Но сейчас от его заботы и помощи у Эклза спазмом скрутило все внутренности, и он с трудом смотрел на него.
– Ну что? Извержение еще будет? – невесело хмыкнул Джаред, разглядывая изнуренное лицо друга.
– Вроде нет.
– Тогда давай помогу подняться.
– Сам. Сам я, говорю, – прорычал Дженсен, вяло выкручиваясь из крепких хватких рук. Он подошел к раковине и сунул голову под кран, открыв холодную воду. Ледяные струйки ударили в затылок и хлынули за шиворот, отрезвляя. Встряхнув мокрыми волосами, он посмотрел в зеркало на отражение Джареда и принялся набирать салфетки в ладони. Отерев лицо, он развернулся к нему и застыл на месте. Напарник не сводил с него взгляда, тяжелого и взволнованного, и Эклзу пришлось собрать остатки воли в кулак и твердо пробасить:
– Я в порядке.
– Угу.
– Вот только не надо этого порицающего взгляда, умоляю, – пьяно просипел Эклз.
В ответ Джаред лишь слегка улыбнулся правым уголком губ и вскинул брови.
«Поразительно, как же все меняется», – вдруг осознал Дженсен. Он всегда любовался этим лицом, не только потому, что испытывал к Падалеки определенные чувства, но и просто за его открытость и подвижность. Он всегда с интересом наблюдал, как во время разговора Джаред умудрялся изобразить на своем лице все эмоции. Как чувства захватывали его во время рассказа, как подвижно брови взлетали вверх, а потом супились, сдвигаясь к переносице, как он покусывал то верхнюю, то нижнюю губу, стараясь подобрать нужное слово или раздумывая над чем-то сосредоточенно. Глазами же Дженсен мог любоваться бесконечно, тем, как они распахивались и радостно улыбались, щурились в ответ на шутки, как остро вчитывались в детали дел, как устало моргали, несколько часов подряд вглядываясь в экран компьютера. Эти глаза цвета ореха он обожал, но сейчас было просто невыносимо смотреть в них. Обида жгла изнутри, противно закипая где-то в желудке, хотелось проорать в лицо, что это было нечестно – заставлять его верить в то, чего никогда не может быть. Но Эклз сдержался, сцепив зубы, шагнул к выходу. В конце концов, это была только его вина, что не сумел справиться с собой ночью.
– Подожди, я отвезу тебя домой.
– Не стоит. У тебя, кажется, грандиозные планы сегодня по соблазнению собственной жены, – не оборачиваясь, ничего больше не говоря, с трудом перенеся ногу через порог, Дженсен хлопнул дверью.
Джаред же стоял, не в силах представить, что теперь ждет его. Все утро он из кожи вон лез, чтобы не думать о том, что может произойти с их дружбой, рухнет ли все как карточный домик или же устоит, ведь он сможет забыть случившееся? Но чем пьянее он сам становился, тем чаще хотелось отыскать в толпе зеленые глаза и смотреть в них, не отрываясь. Можно было сколь угодно долго убеждать себя, что это «ошибка», даже взять и ляпнуть эту фигню во время поздравления молодых, но себя было не провести.
Даже сейчас, когда он жадно ласкал шелковистую шею своей прелестной жены, целуя ее горячие влажные губы, ища спасения в поцелуях, на языке был солоновато-горький вкус пота Дженсена, который он собирал с его шеи вчера ночью. Он вдыхал «Шанель», а чувствовал терпкий запах мужчины, который заставил его забыть обо всем на свете и вспомнить одно единственное…
Женевьев была великолепной женой, он любил ее, обожал ее, но что с ним случилось сейчас, и сейчас ли? Сжимая ее тело в крепких объятьях, заставляя снова и снова повторять свое имя, он представлял другие руки на своем теле, ощущал жар другого человека рядом с собой. Он последний раз сильно толкнулся в пылающую мягкость и обессилено опустился на прохладное белье супружеского ложа. Его обвили ласковые тонкие руки, мягкие губы оставили благодарные поцелуи на его щеке, вот только он не в силах был ответить на них, будучи не здесь своим сердцем и мыслями.
Дым голубыми пластами передвигался по комнате, мужчина наблюдал, как один пласт перекрывает другой, третий, а затем, глубоко затянувшись, он выпустил струю табачного дыма. Казалось, старые волны должны были бы наброситься на новичка, но, наоборот, клубы заставили задвигаться уже неподвижный, застывший сигаретный туман. Дженсен отвлекся от этой картины и ухватил за горлышко пузатую темную бутылку «Джека». С тех пор как он проснулся, прошло не больше часа, на часах маячило почти пять пополудни, а в голове у него, как назло, было кристально ясно. Он отлично проспался после свадьбы Коллинза. И это было ужасно. Наполнив рюмку, он швырнул выпивку прямо в горло, чтобы не тошнило от этого препаршивого вкуса. А затем еще одна глубокая затяжка, выдохнутая со свистом из легких. Это не помогло отвлечься от выкристаллизованного вопроса в его голове, который скрежетнул по мозгам, как только он открыл глаза.
«Жалею ли я?»
«Нет. Ни капли», – ответил он сам себе. Конечно, он не планировал этого, но то, что случилось, не вызывало сожалений, скорее он бы казнился потом, под конец жизни, что так и не признался в своих чувствах, единожды влюбившись. Он был убежден в том, что о любви нужно всегда говорить человеку, который занял твое сердце. И хотя его сердце Джаред оккупировал полностью с их первой встречи, но о его чувствах Падалеки стало известно лишь спустя одиннадцать лет. Да и не очень романтично вышло: спьяну, зажав его в чужом доме, на старом диване – это было мало похоже на признание в любви. Но уж как получилось. Зато решился, а не спасовал как в прошлом, когда была возможность сказать заветное. И возможно, сейчас это выглядело еще более неприемлемо, но нет, Эклз не жалел ни о чем. Он потушил сигарету, свернув ее буквой «Z» в пепельнице, и пошел раздвинуть шторы. Лучи яркого осеннего солнца резанули по глазам, заставляя зажмуриться. Телефон на столе задребезжал коротко, но требовательно. На экране высветилось имя «Женевьев».
Он резко дернулся в постели, просыпаясь, прерывая дорожку поцелуев на своей груди, в реальности оказалось, что это была его жена, а вот во сне…
– Прости, Джа.
– Все в порядке.
– Я сварила тебе кофе, как ты любишь. И представь, он уже здесь, –Жени поставила поднос с завтраком на прикроватную тумбочку и улыбнулась сонному мужу.
– Ты просто ангел.
Джаред взялся за горячую кружку с кофе и вдумчиво втянул его аромат. Все как он любил, тягучий, черный, горький. Но глоток вяз в горле.
– Ох, уже восемь! Мне пора!
– Ты же сказал, что Джим дал выходной?
– Ну что ты. Это старик пошутил. Мне надо бежать. Прости, – Падалеки вдруг понял, что ему просто необходимо уйти из дома, остаться наедине с собой. Поэтому, наскоро приняв душ, он отправился в участок, где было поразительно пусто для утра понедельника.
«Может, Бивер и не шутил про выходной? Оно и к лучшему».
Одному было проще сосредоточиться и подумать над новым делом, да и отсутствие Эклза сейчас было огромным плюсом.
Больничная рубашка сбилась под поясницей, и ее складки вжимались в тело, словно затупившееся лезвие ножа, которое не могло прорезать кожу, сколько ни пили. Боль жгла, казалось бы, невыносимо, но он слишком к ней привык и только ждал, когда будет утренний обход санитаров. Он не видел, но часы показывали только четыре утра.
«Дженсен?»
Казалось, что он стоит где-то совсем рядом. Джаред хотел бы прокричать его имя, но была возможность только подумать.
«Все бы отдал, чтобы коснуться тебя еще раз…»
***
Вспоминать, пролистывать в голове бесконечное число картинок, словно диафильм перед глазами, – это единственное, что мог позволить себе человек, прикованный к постели. Вот и сейчас в голове будто бы включился прожектор, и перед глазами побежали кадры из собственной жизни.
Джаред сидел, чуть ссутулившись за своим рабочим столом, в домашней одежде, засучив рукава рубашки, и вот уже полчаса смотрел на фото Мэган Чити.
«Двадцать пять лет. Журналист. Замужем. Была беременна. Изменяла? Любовник не хотел ребенка? По заверению мужа, у них не было близости уже два месяца, значитребенок был не его. Выяснить, кто отец ребенка!
Смерть наступила около четырех часов утра от колотой раны в солнечное сплетение. От большой кровопотери умерла практически сразу. Что заставило ее открыть дверь? Возможно, она знала убийцу, поэтому и открыла. Соседи уверяют, что ничего не слышали, да и следов борьбы нет. Ничего не украдено. Какой мотив? Все мы говорим: «Я бы убил тебя!», – в отчаянии или когда кончается терпение, в попытке объяснить свою истину, но где та черта, когда желание убить переходит в действие? Что толкает человека на убийство молодой красивой женщины?» Ему в голову почему-то пришли слова старого лектора по криминальной психологии – профессора Гувера.
«Преступники бывают двух типов: первый тип – экзогенный. Преступник, на действия которого влияют внешние факторы, вынуждая пойти его на то или иное преступное деяние. Экзогенные преступники совершают преступление не ради удовольствия, а для того чтобы избавиться от тяжелых условий, в которых они оказались. Второй тип – эндогенный. Преступник, в сознании которого присутствует желание совершить преступление: ударить или похитить человека. Когда мы испытываем неприятное ощущение – мы стремимся от него избавиться. К примеру: когда мы грустим – нам хочется, чтобы настроение кто-то поднял, когда мы испытываем голод – мы стремимся насытиться и так далее. Так или иначе, в каждом человеке заложено стремление избавления от отрицательного и получения положительного. Естественно, мы начинаем искать способы избавиться от чувств, которые для нас неприятны, и зачастую мы сами не замечаем, как наша мысль наталкивается на преступление как на способ избавления от неприятного состояния или чувства. Возникает желание украсть, похитить или изнасиловать. В нормальных условиях подобное, зачастую подсознательное желание совершить преступление остается без поддержки, в силу воспитания, моральных ценностей или определенных черт характера человека, в результате оно исчезает из мыслей, не имея возможности реализоваться. Если же мысль о преступлении возникает в сознании человека, в личности которого прочно укоренился ряд комплексов, то достаточно незначительного угнетающего фактора извне, чтобы подтолкнуть данного субъекта к совершению преступления. Обычно морально-этические аспекты отодвигаются на второй план при мысли о получении наслаждения или ярких переживаний от совершения преступления. Когда в сознании человека, предрасположенного, допустим, к насилию, это деяние будет ассоциироваться с положительными эмоциями или последствиями от насильственных действий, тогда возникнет стремление к совершению этих действий, которое с каждым разом может становиться более сильным и более мотивированным».
Падалеки понимал, что эти слова не просто так пришли ему вдруг в голову. Преступник, любой преступник, считает, что он поступает правильно, совершая то или иное преступление. Неважно, ворует он деньги для того чтобы прокормить семью или убивает ради сексуального наслаждения – он пытается избавить себя от негативных ощущений, страха за своих близких, раздражения из-за того, что отвергнут красивой женщиной, отчаянья, что не можешь ей обладать. Если понять, от какого ощущения преступник пытался избавиться, можно понять его мотив.
Он не смотрел на часы, будучи погруженным в свои размышления, ему нечасто приходилось вот так вот побыть наедине с собой, поэтому сейчас он пользовался этой возможностью на полную катушку. За закрытой дверью своего кабинета он отгородился от всего остального мира, и это было прекрасно. Оттого, что дверь так внезапно открылась, Джаред еле заметно вздрогнул. Внутри взвился торнадо эмоций, как только он увидел на пороге друга.
– На что тебе мобильник?
– Что?
– Твоя Женевьев тебя обыскалась и начала названивать мне.
– Дженсен, да я недавно ушел. Мобильный разрядился.
– Недавно, по ее версии, было в семь утра. Сейчас восемь вечера.
– Говорил же Джеффри, что сюда надо повесить часы, – улыбнулся Джаред.
– Топай домой.
– Ты на машине?
– О чем ты… С такого похмелья, как у меня?
– Может, пройдемся? – поинтересовался Падалеки с надеждой.
– Мне нужно по делу встретиться. Извини.
– О'кей.
Это был первый раз, когда Эклз закрыл дверь, не сказав даже элементарного «пока», даже не взглянув на него. Падалеки устало пощипал переносицу, не хотелось верить, что их дружба могла закончится вот так, будто они были совершенно посторонние люди, которым можно не говорить элементарных слов приветствия по утрам или уходить, не прощаясь, по вечерам. Одна мысль об этом была невыносимой, потому как Эклз был действительно лучшим другом, наставником, он бы даже сказал, старшим братом, только сейчас это прозвучало бы странно. Они работали бок о бок много лет, за это время они научились читать мысли друг друга, которые не давали спать по ночам, прикрывали спины друг друга в самые опасные моменты, и это все не могло пойти прахом. Слепой, панический страх за их дружбу вцепился в душу мертвой хваткой, и Джаред понятия не имел, как ему себя вести дальше.
– Стой, стой, мать твою. Я с тобой разговариваю! – Дженсен рванул напарника за локоть в тот момент, когда тот почти вбежал в отделение полиции.
– Ну что?! Что?!
– Это я тебя должен спросить «что»! Что сейчас было там?! Какого черта ты ломанулся в дом первым?! Ты что, гребаная группа захвата?!
– Пусти, – вырвавшись из хватки, он полетелкак пуля по участку, огибая рабочие столы и всех, кто оказался у него на пути. – Тебе-то что?! Если бы я туда не вошел, того пацана уже бы не было в живых! – Падалеки орал так, что все сотрудник смотрели на них открыв рты, забыв о своих делах, таким взбешенным его видели впервые.
– SWAT уже был на своих позициях!
– Пацан уже спускался вниз, где его укурок-отчим собирался прострелить ему и его матери башку.
– А то, что он чуть не прострелил твою, – это тебя не волнует?! – Дженсен с трудом удержался, чтобы не ткнуть напарнику в лоб, палец напряженно так и застыл напротив его головы.
– С каких пор тебя это волнует?! – Джаред проговорил это уже тихо и зашагал в сторону своего кабинета.
– Что?!
«Вот ведь сучонок!» – только подумал, а ведь так хотелось выругаться вслух от ярости, которая не собиралась униматься, пока он,наконец не выяснит, с каких пор его напарник начал строить из себя пуленепробиваемого Бэтмена.
– Джаред, что ты несешь?! Мы работаем вместе! Хочешь ты того или нет! Мы несем ответственность за…
– Не хочу, ясно?!
Джаред так резко развернулся в узком коридоре, что Дженсен чуть не налетел на него с разбегу. Он так и замер, когда в упор на него уставился злой колючий взгляд его лучшего друга, и все упреки, подогреваемые страхом за него, так и застряли где-то внутри. Эклз лишь опустил глаза, которые бог знает почему защипало, не в силах что-то объяснять и просить, он лишь понимающе мотнул головой и, развернувшись, двинулся из участка.
***
– Падалеки! А ну зайди ко мне в кабинет!
– Да, Джим, сейчас, – Джаред протрусил к начальнику, ловко огибая рабочие столы.
– Ну и?
– Что? – парень непонимающе вскинул брови и уставился на Бивера.
– Что у вас там с Эклзом случилось? Какая кошка между вами сиганула? – потирая бороду, серьезно поинтересовался Джеймс.
– Да так, ничего особенного. Поцапались на вызове.
– Из-за чего?
Падалеки понял, что разговор надолго, и с тяжелым вздохом опустился в кресло напротив начальника.
– Эклз любит руководить, просто до блевоты! Ему надо, чтобы все подчинялись строго его приказам даже тогда, когда это нецелесообразно!
Джаред не имел ни малейшего представления, что еще сказать, ведь не говорить же начальнику, что Эклз ему отсосал неделю назад, и теперь они десяти минут не могли находиться в одном замкнутом помещении, чтобы не поцапаться.
– «Нецелесообразно…». Умник! Мне доложили, что вы вчера тут чуть ли не до мордобоя сцепились! – Джим раздосадованно хлопнул по столу увесистой папкой и резко встал на ноги. – А сегодня я у себя обнаружил заявление от Эклза!
– Да вы шутите, – чуть заметно дрогнувшим голосом. – Дженсен никогда не уйдет из полиции из-за мелкой стычки с сослуживцем.
– А он и не уходит! А переводится в прежний отдел. К Крипке! И надо полагать, мой лучший оперативник уходит не из-за какой-то «мелкой стычки» с тобой.
– Я… я не знаю.
– Не знает он. Зато я знаю! Иди и выясни все отношения с ним. Что хочешь делай, но Эклз должен остаться, ты понял?!
– Понял, Джим.
Падалеки вылетел от Бивера и чуть не сшиб с ног Моргана.
– Полегче, Джа, что у тебя, пожар?
– Ты не видел Дженсена, Джеф?
– Заезжал около восьми, потом снова куда-то уехал. Куда не сказал.
– Вот черт. Ладно, спасибо.
Он вышел на улицу, прокручивая в голове возможные варианты, куда бы мог отправиться Эклз. На всякий случай он сделал попытку дозвониться до него и раздосадованно сунул телефон в карман. Он побрел в сторону Центрального парка, не особо надеясь наткнуться на патрульную машину Дженсена, скорее просто чтобы осмыслить слова, сказанные Бивером.
«Нет, он не может вот так взять и уйти.
Еще как может. После всего, что ты ему наговорил.
Я не со зла. То есть с него, конечно. Но я не всерьез.
А он всерьез».
Это поистине были самые ужасные дни за все время, что они работали вместе. Если они находились в одном помещении, то вскоре без особого повода между ними завязывался спор. На вызове напарники общались только по необходимости. О том, чтобы как в добрые старые времена поговорить и решить проблему, и речи не было. Одиннадцать лет дружбы, рождественские посиделки, дни рождения, совместные отпуска – все летело к чертям, и Джаред понятия не имел, как вернуть все на свои места. Прошло минут сорок как он мотался по центру, время от времени набирая номер Эклза и выслушивая «абонент недоступен», и тут его взгляд остановился на номере патрульной машины на противоположной стороне улицы. За считанные секунды Джаред промчался по подземному переходу, почти не запыхавшись, ухватился за ручку машины, распахнул дверь и уселся рядом с Дженсеном.
– Надо поговорить.
Эклз посмотрел на своего всклокоченного напарника и отпил горячий кофе из бумажного стаканчика.
– У тебя пять минут.
По привычке Джаред собирался съязвить, но вовремя прикрыл рот, а затем, собравшись с силами, заговорил:
– Послушай, я вчера вспылил. Это был жутко тяжелый день. И я наговорил лишнего. Я не хотел, правда.
– Почему не хотел? Хотел, Джа. Ты просто был вчера в том состоянии, когда правду невозможно удержать за зубами.
– Бивер мне сказал, что ты уходишь.
– О… Хм. Не бери в голову, не думай, что это на твоей совести. Скажем, ты помог мне побыстрее принять решение. Эрик давно предлагал мне вернуться. – Он помолчал, а потом, обернувшись, спросил: – Так это все? А то в банке уже перерыв кончился.
– Собираешься сбежать?
И Дженсен закрыл уже приоткрытую дверь, упираясь острым взглядом в потемневшие от напряжения глаза Джареда.
– Сбежать?
– Да. Сбежать от того, что тебе мешает спокойно жить с той самой ночи. Можешь меня не обманывать. Скажи.
– Джаред, я все прекрасно понял, что ты тогда вещал на свадьбе. Я не идиот и уловил, что для тебя все было огромной ошибкой. Но не думай, что ты именно та самая причина, по которой я ухожу.
– Ну конечно, давай ври, глядя в глаза, – зло выпалил Падалеки.
Тогда напарник приблизился к нему почти вплотную, вжимая в сиденье.
– Так это, значит, я вру? Предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы увидеть того, кто за последнюю неделю изоврался вконец. Одна уловка смешнее другой, лишь бы не дежурить со мной, да ты шарахаешься от меня как черт от ладана, даже когда я рядом воду из кулера набираю. На всех последних посиделках в баре ты сидишь рядом с Джеффри, уткнувшись носом в свой стакан, а затем надираешься так, что он везет тебя без чувств домой. Что? Продолжать?
Джаред опустил глаза, не выдержав упреков в упор.
– Так, может, хватит врать и скажешь, что тебе противно находиться со мной, потому что каждый раз, когда я рядом, ты невольно вспоминаешь все, что было, начинаешь гнобить себя за то, что допустил это, а уж когда добираешься до дома под крылышко своей жены, то и тут не легче! Совесть гложет, что изменил! Ну что, я не прав, Джа? Джа?! – проорав в лицо все, что не давало спать по ночам, Эклз отпустил его и выпрямился за рулем. – Тебе же лучше от того, что я переведусь. Можешь не благодарить.
Ох, и как же хотелось заткнуть этот рот, кривящийся в двух сантиметрах от его лица. Заткнуть, чтобы не смел больше произносить вслух эту ахинею. Взять и заставить замолчать! Чтобы не был так прав! Он был до одури прав…
После той ночи все изменилось. Вот только не противно было, а просто невыносимо. Невыносимо каждый раз, когда Эклз был рядом, вспоминать ту ночь. До дрожи желать мимолетного прикосновения этих губ, лишь на мгновение почувствовать все, что испытал тогда с ним. И понимать, что этого никогда не будет, потому как неправильно все это! Потому что не имел права так обманывать свою жену! Потому что не смел вновь давать ему надежду, не имея возможности дать ему что-то взамен…
И как же хотелось залепить этот упрямый рот поцелуем, чтобы он все понял без слов оправданий, чтобы просто еще раз почувствовать мягкость уголков его губ. Но сил едва хватило на признание самому себе и уж точно не Эклзу, поэтому, дослушав все умозаключения, которые Дженсен успел сделать, Джаред лишь тяжело выдохнул, оглушенный грохотом закрывшейся двери. Он с отчаяньем наблюдал, как Дженсен взбегает по лестнице и скрывается в здании банка.
Падалеки не успел собраться с мыслями после этого наконец-то случившегося разговора, как в следующие секунды раздался короткий звонкий выстрел. Он выскочил из машины и бросился вверх по лестнице, перескакивая ступени. В момент когда он оказался у входа, оружие уже было наготове, зажатое в твердой руке. Он лишь мельком взглянул в стеклянную дверь и увидел лежащего на полу друга и застывшего над ним человека в маске, с пистолетом в одной руке и с сумкой в другой. Потеряв всякий контроль от нахлынувшей паники, Джаред вошел в банк и в ту секунду, когда преступник поднял оцепеневший взгляд, выстрелил в него. Он разрядил всю обойму и продолжал машинально жать на курок еще пару секунд, пока кто-то не выкрикнул о скорой и полиции. Он бросился к своему напарнику, который корчился на полу, судорожно царапая свой мундир, будто стараясь добраться до пули, засевшей где-то внутри.
– Джен! Джен… Потерпи. О господи!
Падалеки увидел, как огромное, темно-алое пятно расползается по одежде, мгновенно пропитывая рубашку и куртку насквозь. Пальцы тут же стали липкими от горячей крови, которой было слишком много, и он даже не мог понять, куда ранен Дженсен. Тот попытался что-то сказать, но в этот момент силы начали покидать его, губы рвано хватали воздух, глаза умоляюще просили помочь, а пальцы ухватились за руку друга так сильно, как могли. Он все делал, чтобы удержаться в сознании, но реальность быстро проваливалась в темноту, и он позволил векам опуститься.
– Джен, нет! Нет. Нет. Нет. Черт!
На улице послышались ревущие сирены скорой, и Джаред подхватил уже бездыханное тело напарника на руки. Он бежал навстречу машине и практически впихнул Эклза в руки реаниматологам.
– Пульса нет. Зрачки не реагируют.
– Сколько без сознания?
– Минуты две, не больше.
– Судя по кровотечению, перебита артерия. Предположительно, пуля вошла под ключицу.
Один из парамедиков резал окровавленную одежду, чтобы добраться до раны.
– Сквозного отверстия нет. Пуля внутри.
–Дефибриллятор готов.
– Начинаем реанимацию.
Джаред был словно на съемках «Скорой помощи», на его глазах парамедики двигались с точностью, доступной только роботам. Сам он был будто в тумане, даже короткие фразы врачей до него не сразу доходили, и он просто продолжал смотреть, как они пытаются оживить Эклза.
– Руки. Разряд двести.
– Адреналин внутривенно.
Грудь рванулась вверх, сотрясаемая разрядом тока, и на белой коже ярко-алым вспыхнули следы от дефибриллятора.
– Еще разряд.
– Пульс?
– Отсутствует.
– Повышай до трехсот.
– Разряд.
Трое медиков без суеты продолжали окружать тело мужчины, которое дугой выгибалось на каталке под раскатами электричества.
Джаред не умел молиться, да и в Бога он верил не особо, но сейчас взмолился небесам и всем святым.
– Еще разряд.
– Ничего.
– Время?
– Тринадцать сорок пять.
– Нет! Нет! Продолжайте! Что вы делаете?! Не останавливайтесь!
– Сэр, простите, но уже слишком поздно.
Фельдшер, молодой человек лет двадцати семи, попытался успокоить Падалеки, рвавшегося к каталке, на которой бездыханно лежал его напарник.
– НЕТ! Я сказал, продолжать!
От этого звериного крика, казалось, порвутся голосовые связки, но он возымел действие. Парамедики вновь включили аппарат, повышая мощность разряда до четырехсот вольт. Персонал переглядывался, но понимающе кивал, мол, их совесть чиста, сделаем что можем, но тут уже ничего не поможет.
– Еще два кубика адреналина.
– Руки. Разряд…
«О, опять ты. Я уж думал, не придешь.
У меня тут уже жопа отваливается. Ты бы видел, какое там мясо образовалось. Сестрички тут заколебались уже. А уж как я, мать твою, заколебался…
Чего молчишь-то?
Приходишь и молчишь. Я бы тут душу продал за возможность поговорить с кем-нибудь. Сутки кажутся за год, вот уже и боюсь представить, сколько десятилетий я тут валяюсь.
Миша, ну чего тебе стоит, а? Вон, ну, ну посмотри туда. Там вилка в розетке. Ну поверни ж ты башку! Урод глухой! Выдерни ее, слышишь!»
Миша, конечно, не видел, как вены на шее Джареда от напряжения вздулись жуткими толстыми жгутами от дикого желания орать в голос, а кончики пальцев вздрогнули от безуспешной попытки рвануться, ударить, бить кулаками, но добиться своего. Он не видел, не слышал и не представлял, что кричит ему этот несчастный, все еще накрепко пристегнутый кожаными ремнями к поручням на кровати.
– Джаред, ты бы поехал домой, пришел бы в себя, дорогой?
Женевьев присела на корточки, стараясь заглянуть в глаза мужа. Он так и сидел в приемном отделении, кажется, так и не сменив позу, с тех пор как Эклза увезли в операционную.
Он поднял на девушку тяжелый взгляд и посмотрел на нее, будто видел ее впервые в жизни. Он даже не помнил, когда вот так отчетливо слышал голос своей жены. Разговаривали ли они за последнюю неделю? Прикасался ли он к ней? Она будто перестала существовать, все для него перестало существовать.
– Нет. Я дождусь, когда все будет известно. Хочу знать, что с ним все хорошо будет.
– Все с ним будет хорошо. Хирург, который его оперирует, мой друг, мы с ним вместе много практиковали, он отличный специалист. Если все было именно так, как было, то это уже чудо. Значит сейчас Дженсен точно будет жить. Давай пойди отдохни. Я буду в соседнем здании, буду звонить узнавать о его состоянии, а ты поезжай, а?
Женевьев взяла его за руку и успокаивающе поглаживала. Она не знала, как помочь Джареду, ей было страшно за него, ведь она никогда не видела его таким беспомощным, таким рассыпающимся на куски. Она лишь еще раз провела рукой по небритой щеке мужа, на которой засохла кровь Дженсена.
– Я останусь здесь, – твердо, с резким металлом в голосе, желая только одного – чтобы его оставили в покое.
– Хорошо. Туалетная комната вверх по коридору. Ты весь в крови, приведи себя в порядок.
Оглядев себя с ног до головы, мужчина только сейчас заметил, что на всей его одежде черной коркой застыла кровь его лучшего друга, который несколько минут назад умер у него на руках. А он просто плакал и молился, орал, плакал и молился, и, должно быть, Бог его услышал.
Он отправился домой, только когда хирург Робин Сингер вышел из операционной через три часа и сообщил, что жизнь Дженсена вне опасности.
-
-
18.12.2015 в 15:42На следующий день после посиделок с Мишей он проснулся ни свет ни заря и, быстро приведя себя в порядок, отправился в больницу. Пока за окном мелькал субботний сонный город, он успел прокрутить в голове все, что случилось накануне, и от ужаса, что могло произойти, снова похолодела кровь. Коллинз же ночью послужил настоящей жилеткой, в которую Дженсен наконец-то выговорил все, с тех пор как начался его роман с лучшим другом. И он едва ли удивился тому, как после почти каждого услышанного признания Миша с большим энтузиазмом хватался за бутылку и остервенело выплескивал себе в рот дополнительные сорок градусов. Позже он сказал, что на рождественской вечеринке обо всем догадался, когда увидел их у себя на заднем дворе, но решил, что с расспросами лезть как минимум неприлично. Но он и не скрывал, что был поражен таким открытием, не зная, как реагировать на него, он просто принялся наблюдать за Падалеки и понял, что ему отнюдь не привиделись перемены в напарнике. Они на самом деле случились и совсем не радовали. Эклз внимательно слушал Мишу и четко представлял себе состояние Джареда, потому что сам пребывал точно в таком же. Им было нужно научиться жить друг без друга, перестать быть зависимыми друг от друга, и для этого приходилось выворачиваться наизнанку, резать по живому. Дженсен сделал все возможное: он перестал отвечать на звонки Джареда, он перевелся в другой отдел, в голову даже приходила мысль о полном переезде, но он осознавал, что никакое расстояние не поможет вывести Падалеки из его сердца. Тот за долгие годы оккупировал в нем все уголки, и Эклз был не уверен, сможет ли он когда-то жить нормальной своей жизнью без большого, доброго, бесконечно любимого человека в ней.
За следующим поворотом показалось невысокое здание больницы, и Эклз занервничал, так всегда бывало последнее время, когда приходилось быть в компании Женевьев. Он быстро подошел к посту, но медсестры там не оказалось. Он был готов ринуться искать ее палату сам, как неожиданно показалось фигура доктора, что был вчера на дежурстве, следователь попытался припомнить его фамилию, но она выскочила из головы, и тут на помощь пришел сам врач, тоже заметивший и узнавший Эклза.
– Мистер Эклз! Вы как раз вовремя. Я только что был у миссис Падалеки. Сегодня перевел ее в палату. Ей намного лучше.
– Это замечательная новость. Я бы хотел ее увидеть.
– Пожалуйста, ее палата – 204, прямо и налево.
– Благодарю.
Перейдя на бег, Дженсен миновал длинный зеленовато-серый коридор и уперся в белую дверь. Чуть толкнув ее, он с замиранием сердца заглянул внутрь.
– Джен, – проговорила девушка, встрепенувшись на постели.
– Привет. Как ты тут?
– Уже в норме.
– Ты меня жутко перепугала вчера, – он ухватился за ее ладонь и погладил прохладные пальцы.
– Я сама перепугалась, только уже сегодня, когда пришла в сознание.
– Но что это, Жени?
– Если вкратце, то у меня врожденный порок сердца, Дженс. Не вдаваясь в медицинскую терминологию, у меня практически не работает один клапан. С самого рождения, но об этом я узнала только в двадцать. Мы как раз с Джаредом только обосновались здесь. Из-за того, что клапан не закрывается, кровь идет обратно в сердце, из-за этого сильно увеличивается желудочек.
– И что, это никак не исправить?
– Исправить можно. Но это проблематично. Особенно сейчас, это рискованно для ребенка. Я не хочу подвергать его опасности.
– Подвергать себя ей тоже не стоит, Жени. Не представляю, как бы я стал смотреть Джареду в глаза, если бы не успел вчера.
– Иногда с нами случаются вещи, которые мы не в силах контролировать. Тебе ли этого не знать,– Женевьев отвела глаза к окну и прищурилась, глядя на белый свет, лившийся с улицы. Затем она снова обратилась к другу: – Я не хочу, чтобы Джаред что-то узнал о случившемся.
– То есть как? Жени, ты должна ему рассказать.
– Я сказала, нет. И ты ему не скажешь. Я ему уже звонила сегодня, он думает, что я дома.
– Да я ж ему вчера телефон оборвал.
– Соври что-нибудь.
– Легко сказать. И вообще, я не понимаю, зачем врать? Это же так серьезно.
– Он не знал этого на протяжении шестнадцати лет, не узнает и сейчас. Потому что я не хочу, чтобы он знал. Хватит ему того, что он женился на детдомовке.
– Это уж совсем глупо, Жени. Ты же знаешь, что для Джареда это никогда не имело значения.
Женевьев вдруг посмотрела на Эклза, и ее глаза потеплели, она коснулась его скулы раскрытой ладонью.
– Джен, спасибо тебе. За то, что ты рядом,– она приподнялась и поцеловала его в щеку. – Тебе, кстати, очень идет борода.
– Ты умеешь перевести тему, красавица. Я не скажу, если ты просишь. Но пообещай, что ты будешь очень внимательна к себе и ребенку.
– Я обещаю, – и, помолчав, с надеждой в голосе: – Ты приедешь завтра?
– Непременно, Жени.
Мужчина коснулся пальцами ее подбородка и посмотрел в уставшие глаза, на то, какие синяки залегли под ними, и вместе с тем он не мог не любоваться ее красотой. Женевьев даже сейчас оставалась воплощенной женственностью. Он восхищался ее спокойствием и твердостью, ее выдержанностью, даже сейчас, когда ей было тяжело и наверняка простое человеческое желание быть слабой было сильно как никогда. Под ее добрым и ласковым взглядом, будто материнским, Дженсен вспомнил, как совсем недавно они проводили вместе много счастливых и безмятежных дней, и этого ощутимо не хватало. Сейчас они были одиноки, оба были словно два младенца, стоявшие без опоры посреди огромной комнаты, ищущие, за чью бы руку схватиться, но единственный, кто мог бы им помочь, был сейчас далеко.
-
-
18.12.2015 в 15:43Джаред звонил много раз, и каждый неотвеченный вызов был словно камень в его кармане, а сам он заходил в воду. В итоге он снова набрал Женевьев и предупредил, что задержится еще на пару дней в Клинтвуде.
– Это ничего. Мне звонила Кейси, пригласила к себе на выходные, так что ты меня вряд ли застанешь, когда вернешься.
– Жаль... Я очень скучаю. Ты себя хорошо чувствуешь? – поинтересовался он, ощущая непонятную тревогу за жену.
– Да, все отлично. Только по утрам по-прежнему тошнит. Надеюсь, это скоро пройдет. На работе, правда, это состояние быстро пропадает, так что я стараюсь быть там постоянно.
– Прошу, не нагружай себя. Все же должна быть мера.
– Хорошо, милый. Я люблю тебя. Хорошего тебе вечера. Она старалась побыстрее закончить разговор, чтобы не выдать себя случайно.
– И тебе. Пока.
Вернувшись к себе домой далеко за полночь, Эклз все никак не мог успокоиться и посматривал на двузначное число пропущенных вызовов от Падалеки. Он понимал, что соврать ему не сможет, но и говорить правду не имел права, раз уж дал слово молчать. Он метался по большой постели, не в силах заснуть, в итоге поднялся за полупустой бутылкой джина. Надеясь на то, что спиртное смешается с дикой усталостью и вскоре выключит его воспаленный разум. И как бы ему ни хотелось, но шоты не делали его мысли расплывчатыми и пространными, наоборот, они становились пронизывающими, четкими и какими-то безысходными. Ему никак не удавалось заткнуть в себе внутренний голос, который нашептывал ему о том, каким на самом деле гадом он был. Он влез в жизнь двух людей и пытался разрушить их семью. Желая всего лишь крупицу внимания от того, кого полюбил всей душой, он не заметил, как вторгся в чужой размеренный мир – мир Женевьев, и почти уже был готов все уничтожить, все, что имела эта милая прекрасная девушка. Но сейчас он делал все, что было в его силах, он вытолкнул Джареда из своей жизни, вот только выть по ночам хотелось все сильнее.
Несмотря на катастрофическое похмелье, которое разгуливало по телу дрожью и тошнотой, Дженсен снова отправился в больницу.
– Привет, – робко он заглянул в палату.
– Привет, Джен.
– Я смотрю, ты куда-то собралась? – он был поражен, увидев ее на ногах и в той одежде, в которой привез ее в больницу.
– Домой. Ты меня подбросишь?
– Ты серьезно?
– Я только на один день. А потом поеду в кардиологический центр, здесь на севере Нью-Йорка. Пока Джаред не вернулся, хочу пройти обследование и поговорить со своим лечащим врачом, у которого наблюдалась эти годы.
– Но ты уверена, что все будет в порядке, если мы сейчас покинем больницу?
Мужчина обвел ее уставшее лицо встревоженным взглядом.
– Уверена. Не волнуйся. Мы все сейчас продумали. Этот день я пробуду дома, а завтра отправлюсь почти в столь же прекрасное место, как и это...
– Тогда я готов тебя отвезти куда скажешь, и завтра тоже.
– Спасибо, Дженсен. Не знаю, что бы я делала без тебя.
– Думаю, взяла бы такси, – улыбнулся он и по-дружески толкнулся плечом вее. Ее лицо осветилось улыбкой, и темные кольца бессонной ночи немного поблекли.
– Я тут заезжал к тебе. Взял на себя смелость порыться в твоем белье и вот привез переодеться. Решил, что это намного лучше, чем больничная рубашка... Помню по себе.
– Это просто чертовски здорово. Подожди, я сейчас переоденусь, и мы поедем.
– Январь в этом году такой снежный.
– И очень красивый.
– Жаль только, что так холодно. Я люблю тепло. Вот бы было много снега и бесконечно теплое солнце.
– Наверно, это мечта всех детей на планете.
– Тогда я еще не выросла и не хочу. В детстве все четко и ясно, все желания понятны и любые мечты осуществимы. Нет никаких «возможно», «навряд ли» и «даже не пробуй».
– Мы приехали, Жени.
Она взглянула за окно и увидела их дом. Именно их.
– Можно тебя попросить?
– Разумеется. Все что угодно.
– Останься со мной.
Он не увидел в ее взгляде мольбы, печали, просто желание не оставаться одной.
– Самому хотелось напроситься на обед, – абсолютно с серьезным видом произнес он.
– И на ужин.
– Только фильм выбирать буду я, никаких слезливых мелодрам,– Эклз улыбнулся, приподняв с вызовом бровь.
– Уговорил.
Все в их движении по дому напоминало хорошо отлаженный механизм, который долго не заводили и вдруг снова позволили задвигаться колесикам и шестеренкам. Он по привычке нашел сковороду в духовом шкафу. Она мыла овощи. Он делал сок, а она расставляла тарелки и раскладывала столовые приборы.
– Я давно не накрывала на стол. Не помню, когда последний раз ужинали вместе с Джа.
– У него много работы сейчас.
– По-видимому, потому, что один из лучших следователей перевелся в наркоотдел.
– У Джареда хорошая команда, вместе с ними он справится.
– Тем не менее в командировку Бивер отправил его, а не холостяка, который обычно был на этот случай.
Эклз едва слышно крякнул и поставил в центр стола овощи.
– Мясо будет готово минут через двадцать.
– Давай поедим сначала салат. И я хочу попробовать твое рагу.
– Тебе налить воды?
– Да, как раз собиралась выпить таблетки. Спасибо.
Дженсен ловко поднял кувшин и наполнил ее стакан едва теплой водой, а затем вернулся на свое место, заботиться о Женевьев было так естественно и легко, будто она была его младшей сестрой, и он всегда делал это всю свою жизнь.
– Приятного аппетита.
– Взаимно, Жени. Надеюсь, получилось нормально.
–Уверена, получилось вкусно. Так как запах просто великолепный, – она поддела горячие овощи на кончик зубчиков вилки и отправила в рот. – М-м-м... Да это просто шикарно!
– Да это просто после больничной еды, – скромно заметил Эклз, и подруга рассмеялась искристым звонким смехом.
– Подумать только, да ты, оказывается, умеешь скрывать секреты. Я знаю тебя десять лет, и ты ни разу не заикнулся о том, что готовишь.
– Ну, все же ты могла заметить. Когда мы устраивали вечеринки и барбекю, кто стоял у мангала? Я, в общем, ничего не скрывал.
– Да, наверно. Кстати, Дженс, раз уж разговор зашел о былых временах. Раньше ты бывал у нас часто, это фактически твой второй дом, но ты давно к нам перестал заходить. В чем причина? – Женевьев испытующе взглянула в зеленые глаза, которые поспешили скрыться за длинными ресницами. Дженсен снял салфетку с колен и помял ее между ладонями, они стали влажными в долю секунды.
– Черт его знает, – соврал он. – Работы дополна. Да и я провалялся с ранением долго. Это сильно подействовало на меня, – он замолчал, а затем встал и пошел на кухню.
– Принесу мясо. Должно быть, уже готово.
Потом подруга не стала затрагивать этой темы, и они поужинали в комфортной обстановке, вспоминая старые шутки и истории.
– Давай выбирай фильм. Только чтобы кишки главному герою выпускали не больше трех раз. А я пока сделаю очередной укол.
– Помочь?
– Справлюсь.
Они посмотрели сначала одну, а потом вторую серию старого ситкома, и все в их совместном вечере было мирно и спокойно. Если бы незнакомый человек мог их видеть, то он непременно бы усмотрел в них семейную пару, которая приятно проводит выходной в своем гнездышке. Сами же они с удовольствием вспоминали время, когда они без конца выезжали вместе за город, планировали совместные прогулки. Теперь же подобное времяпрепровождение казалось какой-то забытой забавой из детства. Словно они наткнулись настарую жестяную коробочку из-под конфет, разгребая хлам, открыли крышку и увидели в ней сокровища, которые тщательно схоронили в детстве. Это был бесценный клад, история их жизней: вот шарик из прозрачного стекла, что друг подарил на площадке, а это солдатик, чей штык наверняка был потерян в кровавом бою, куда же без любимых бейсбольных карточек и маминого портрета цветными карандашами. Они смеялись и замолкали на долгие минуты, когда у каждого свои воспоминания звенели в голове. Она, распустив волосы, сидела подобрав ноги, которые Эклз укрыл теплым пледом, а самон расслаблено привалившись к спинке дивана, смотрел на ее кроткую улыбку.
– Спасибо за вечер.
– Тебе спасибо. Иначе свой выходной я бы снова провел в одиночестве.
Женевьев чуть подалась вперед, потом еще немного, склонив голову набок, она вглядывалась в давно знакомое лицо, почти родное, и удивлялась, как оно постарело. Морщинки вокруг глаз разбегались лучиками каждый раз, когда Дженсен смеялся или улыбался, другие едва заметные тропинки морщинок проскальзывали на лбу и в уголках губ. Девушка коснулась давно небритой бороды друга, а затем прижалась к его губам поцелуем влажным и теплым, от которого он поторопился отстраниться.
– Жени, ты что? – он был поражен, и все в нем напряглось, а между бровями залегла глубока складка. А она смотрела на его рот, поджатый в напряженную линию, и с интересом заглядывала в распахнутые темно-болотного цвета глаза.
– Хочу понять?
Вопросительно вскинутая бровь и ожидание ответа – все, на что он был способен сейчас.
– Хочу понять, что он чувствует, когда целует тебя, когда касается, смотрит на тебя…
Это прозвучало так неожиданно, что поначалу сердце замерло в испуге, а потом совершенно спокойно продолжило ход, и Эклз почувствовал облегчение, которое приносит наконец раскрытый секрет.
-
-
18.12.2015 в 15:44– Ты мне скажи, как давно это у вас?
Он не знал, что ответить. Да, это было давно, он любил его все эти годы, и, судя по немногословным признаниям Джареда, он испытывал к нему что-то еще до свадьбы с Жени. Но что он должен был ей сказать? Он чувствовал, что на самом деле этот разговор должен был состояться не с ним, а в первую очередь с Джаредом, и уж точно не сейчас, когда его жена была с сердечным приступом.
– Не знаю... Давно.
– Я вас видела.
После этих слов Эклза охватил самый что ни на есть стыд, с бешеным пульсом, вмиг вспыхнувшими жаром щеками, но он из последних сил посмотрел ей в глаза.
– Это был праздник в твою честь. Когда ты сбежал из больницы. Думаю, ты помнишь, что вы делали в подвале.И ты знаешь, я почему-то не была удивлена. Т.е. сначала, конечно, да. Но… я даже захотела убежать куда угодно, только бы больше не видеть вас. Придумала, что меня срочно вызвали в больницу. А сама сидела в машине на углу улицы, не в силах уехать далеко.
Женевьев говорила об этом так спокойно, будто сейчас рассказывала о назначениях своему пациенту. Она сидела близко к нему, кутаясь в свитер, и он не видел в ее глазах даже капли укора. Но, расслабиться, правда, ему все равно было невозможно, как-то в голове не укладывалось, что она все знала о них и ни разу никак не выдала этого.
– Но потом я успокоилась, и ко мне неожиданно пришло понимание того, чего я не замечала все это время, которое знаю Джа. Точнее, я не хотела замечать и знать. С самого начала, когда он только пришел в ваш отдел, в моем доме поселился еще один человек – Дженсен Эклз. Я еще не видела его ни разу, но каждый вечер слышала о нем неумолкающие толки: «А ты знаешь, ОН», «Ты бы видела, как ОН», «У него так здорово получается то и это». Меня даже забавляла эта восторженность, с которой он говорил о тебе! Он восхищался тобой. Ты был, да и, наверно, являешься для него эталоном в вашей профессии, на который он всегда равнялся.
Девушка улыбнулась какому-то из своих воспоминаний и посмотрела на Дженсена. Ей вдруг показалось, что он уменьшился в размерах сейчас, сидя перед ней, и ей на долю секунду захотелось его пожалеть, но потом она решила, что помучить его тоже не мешает. Она заговорила чуть громче и четче.
– Его счастью не было предела, когда он сдал все экзамены, и Бивер снова позвал его к себе, уже в качестве следователя-криминалиста. И я решила узнать, кто же такой этот Эклз... Ты тогда показался мне моложе своих лет, совсем мальчишкой. Да ты и был им, на самом деле. Такой слегка самоуверенный, но бесконечно обаятельный. Я поняла, за что тебя так ценит Джаред. Поняла его восхищение тобой. Вот только не думала, что он влюбился в тебя по-настоящему.
– Я тоже не думал… Он потер висок будто тот заныл нестерпимо, но на самом деле он жутко нервничал. – Мне было достаточно видеть его на работе. Быть просто друзьями.
– Если бы было достаточно, то между вами бы ничего и не было, кроме дружбы. Джаред бы не пропадал у тебя ночами, сочиняя мне сказки про постоянные дежурства, – она отбросила назад упавшую на лицо прядь. – И мне не пришлось бы практически изнасиловать мужа, чтобы забеременеть. Ты же понимаешь теперь, что я сделал все, чтобы провести с ним Рождество, хотя я знала, что вы планировали что-то вместе. – Продолжила она, коснувшись ладонью лба, будто хотела определить температуру. Ее окатил жар, и она потянула с себя свитер.
– Мне нельзя иметь детей. Т.е. это очень опасно для меня. Но я решила, что хочу ребенка. Мне страшно остаться одной, когда Джаред уйдет.
– Он не уйдет, Жени. Он любит тебя.
– Не путай любовь и жалость, Дженс. Может, когда нам и было по шестнадцать он любил меня, но сейчас ему за тридцать, и я вижу перед собой мужчину по утрам, который не чувствует ко мне ничего кроме жалости. Я плюнула на все предостережения врачей и бросила пить таблетки, чтобы забеременеть. Но я понимала, что ребенком удержать я его не смогу.
– Он был рад и счастлив. Из него получится отличный отец, – робко заметил Эклз.
– Я увидела в его глазах панику, когда ему сказала. Наверно, ему показалось, что теперь выбор неизбежен.
– Я сделал его за него. Сам бы он не смог.
– Это точно. С его страхом причинить людям страдания. Он скорее будет сам терзаться из-за невозможности выбрать. Не скрою, что я обрадовалась тому, что вы расстались. Твой перевод к Крипке дал мне это понять, да и то, что муж стал ночевать дома...
Дженсен неуютно поерзал на диване.
– Ты давно его видел?
– Три недели назад. У Коллинза.
– Да, после этого вечера он долго не мог собраться. Не знаю уж, что ты ему сказал, но он был просто убитый. Он стал черно-белой копией себя. Натужно радуется и строит из себя счастливого мужа, будущего отца, а сам того гляди помчится к тебе и будет бродячим псом завывать под дверью. Благо дело работа не дает до конца расклеиться. Она надолго замолчала, да и он сидел, не двигаясь, смотря в одну точку. Они нескоро заметили, как поздний вечер пробрался в их дом, словно кошка скользнула в приоткрытую дверь, обошла все вокруг и свернулась клубком в самом теплом углу.
– Хочу горячего чая, – произнесла она, касаясь его плеча в знак того, что она не зла на него, а он в ответ сжал ее пальцы, благодаря за понимание.
Эклз снова хозяйничал на кухне, а Женевьев следила за его спокойными плавными движениями. Отпив немного свежезаваренного чая, она с немалым удивлением отметила, что он приготовил ее любимый– с корицей и медом, хотя об этом они говорили очень давно и как-то вскользь.
– Когда тебе нужно быть в этом центре? – поинтересовался он, подходя к окну.
– Как можно раньше утром. Надо будет сделать много анализов и обследований.
– Сейчас еще восемь, – заметил он, отвернувшись к окну, рассматривая, как свет от разноцветной гирлянды скачет по белому снегу.
Она отставила теплый фарфор, и тронула крепкое плечо, бесшумно подойдя к другу. Эклз обернулся к ней, и не думая ни о чем, обнял нежно и трепетно, укладываясь щекой на ее макушку.
– Прости меня. Я не мог его не любить. А потом и быть без него. Ты же знаешь Падалеки.
– Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: «Что теперь существуешь только благодаря нему?» – спросила она, глядя в зеленые глаза снизу вверх.
– Именно так, Жени. Он отстранился от нее немного, только для того, чтобы спросить:
– Хочешь, я перееду в другой город?
– Даже если ты улетишь на Марс, это ничего не изменит. Может, есть какой-то другой выход?
– Какой?
-
-
18.12.2015 в 15:45– Все так же работаешь допоздна?
От звука этого голоса все в нем встрепенулось и завертелось, и весь хрупкий порядок его мира полетел в тартарары. Он взглянул в сторону на приблизившуюся к нему фигуру Падалеки и принял неудачную попытку показаться равнодушным. От этого блестящего взгляда во рту все пересохло, а губы слиплись, но он все же сумел ему ответить.
– Нет. Засиделся в баре с Эриком. Потом решил прогуляться.
Джаред смотрел так, будто фотографировал каждый дюйм его лица и сравнивал с тем, какой Эклз был месяц назад. Он чуть нервно, а может быть, оттого, что руки продрогли, поправил шапку.
– Давно ждешь?
– Не знаю. Временами казалось, что бесконечно, – улыбнулся он, смущаясь почему-то собственных слов.
Ступеньки старого крыльца приветливо скрипнули под ногами хозяина. Ничего не сказав, он отпер дверь и скрылся в темноте, притихшей в его одиноком доме. Джаред не ждал приглашения, поэтому быстро проследовал за ним.
– Прости, прости меня, пожалуйста. Я не смог, – Падалеки заключил его в кольцо крепких рук, прижимаясь щекой к холодному плечу. – Я пытался.
– Врешь, – просто сказал Эклз.
– Нет. Нет… – горячо возразил Джаред, как если бы он был ребенком и пытался доказать свою невиновность в совершенной проказе, но потом, вдруг передумав защищаться, тихо зашептал: – Прости. Но что я могу поделать, это ведь не жизнь без тебя, не вижу в ней смысла, когда тебя нет… я только с тобой счастлив, ведь ты сам это прекрасно знаешь… я… я… И не успел он опомнится, а Дженсен уже стоял к нему лицом с молочно-бледной кожей, таким родным и желанным.
– Я не уйду, даже если будешь прогонять… – заключил Джаред, окончательно утонув в зеленых глазах.
Но Дженсен не собирался его гнать от себя, он едва прикоснулся к подрагивающим от волнения губам своими, еще, и еще, и еще раз, до тех пор пока Джаред не забыл, что был самым отчаявшимся человеком секунды назад.
– Привет.
– Доброе утро. Как дела?
– Жду появление Бублански. Черт его знает, где пропадает, – устало, простонал женский голос.
– Сегодня суббота, восемь утра. Наберись терпения.
– Джаред у тебя? – проигнорировав совет, спросила Женевьев.
– Да, спит еще. Я вышел за продуктами. Вообще звоню по этому поводу. Давай мы приедем в центр, и ты все ему скажешь.
–Нет. Не сейчас.
– Но почему? Жени, это неправильно, что он ничего не знает.
– Дженсен, мы уже говорили об этом. И позавчера, и вчера здесь, и сейчас…
– Да он же с ума сойдет, если узнает, что ты в больнице.
– Если ты ему не скажешь, он не узнает. Как он проснется, я ему наберу, мы поговорим, и я что-нибудь скажу ему.
Эклз тяжело вздохнул, прижимая трубку к плечу, и перехватил два пакета с продуктами в другую руку. У него было такое едкое предчувствие нехорошего, что он с трудом находил в себе силы держать ее секрет в тайне, но он уже понял, что Женевьев не переубедить.
– Значит, я приезжаю за тобой в понедельник вечером?
– Да.
– И тогда мы все вместе поговорим?
– Да.
– Ладно. Прошу, береги себя и малыша.
– Обещаю.
У него снова вырвался уставший вздох, но он решил успокоить себя, что за два дня ничего не случится. Уткнувшись носом в теплый шарф, он прибавил шаг, в надежде успеть приготовить завтрак до того, как Джаред проснется.
-
-
18.12.2015 в 15:46– Можно мне еще кофе, – попросил Падалеки, делая последний глоток из опустевшей чашки.
– Давай, – Дженсен посмотрел на то, как он с большим энтузиазмом промакивает куском хлеба растекшийся по тарелке желток, и не смог сдержать счастливой улыбки. В этом, наверно, и заключался смысл его жизни – видеть Джареда Тристана Падалеки каждое утро, вот такого: взлохмаченного, босого, в его растянутой и дырявой футболке, которая не скрывала черных расплывшихся по загорелой коже шее засосов – всю его вселенную можно было описать именно так. Сам Эклз даже не задавался вопросом, что может быть что-то лучше, чем стоять в объятьях этого парня, как сейчас.
– Чем займемся в выходной? – поинтересовался Джаред, упираясь подбородком в плечо Дженсена.
– Не знаю. Простоим так до вечера?
– Я бы с удовольствием, – и они замерли на долгие минуты, смотря на двор, укрытый снегом. – Я бы хотел поехать поговорить с отцом Бернардом.
– Выяснил что-то интересное в Клинтвуде?
– Не сказал бы, по мне так впустую потраченное время. Но обе наши жертвы посещали этот приход, может, удастся выяснить о них какие-то подробности.
– Тогда поехали.
Присмотревшись к большому скоплению бродяг и нищих, следователи вышли из машины и направились в сторону отца Бернарда, которого заприметили в толпе.
– Здравствуйте, детективы, – лучисто улыбнулся священнослужитель лет пятидесяти, аккуратно подстриженный и одетый в церковную одежду.
– Доброе утро, отец Бернард. Заехали к вам поговорить о Дереке Чарлтоне и Маргарет Шел, они были прихожанами вашей церкви. Хотелось бы побольше о них узнать, если понимаете.
– Я с удовольствием побеседую, – и протянул миску супа подошедшей пожилой женщине. – Возьми, Бетти, захочешь добавки, обязательно подходи еще, – он тут же принялся наполнять следующую плошку горячим варевом. – У нас сегодня очень много народа, необычно холодная погода заставляет искать приют и хоть немного горячей пищи.
– Я понимаю, мы вас не торопим.
– Тони, Кристоф, не бегайте здесь, кому говорю! –выкрикнула краснощекая пышная дама непонятного возраста. – Сейчас всем принесу порции, только успокойтесь. Не толкайтесь здесь. Доброе утро, отец Бернард.
– Доброе утро, Сьюзан.
– Я пришла так быстро, как смогла.
– Все хорошо, сейчас еще Натаниэль приедет, и дело пойдет быстрее. Как Женевьев, Джаред?
– Она уехала к подруге на пару дней.
При этих словах Дженсен опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с Падалеки – обманывать его было нелегко.
– Когда она последний раз была у меня, ей стало нехорошо. Голова закружилась. Натаниэль отвез ее домой.
– Она мне не рассказывала. Наверно, в ее положении это естественно, мы с ней ждем малыша.
– Ох, как это прекрасно Джаред! Я очень рад за вас, – пастор искренне улыбнулся следователю, и в тот короткий миг, когда он замешкался с тарелкой в руке, рядом с ним пробежал Кристофер – пятилетний мальчишка, сын одной из прихожанок –поддавая под локоть. Горячий бульон выплеснулся на сутану Бернарда, и он озабоченно обвел себя взглядом.
– Кристофер, ну что ты натворил? Прекращай бегать, здесь вам не детская площадка. Эх… Натаниэль, иди встань за меня. Нужно сходить переодеться.
– Да, конечно, – высокий крепкий парень в черной сутане подскочил, перехватив половник.
– Пойдемте, Джаред. Пока есть время, спрашивайте.
– Наше следствие не двигается с места. Мы не можем понять мотивов преступника. Наверняка мистер Чарлтон рассказывал вам как своему духовному наставнику. Может быть у него были неприятели или враги, которые могли бы желать ему смерти.
– Как его наставник я не имею права говорить о том, что было сказано на исповеди Дереком, но могу с уверенностью заявить, что врагов у него не было. Наоборот, у него было много благодарных пациентов, которым он помог. Он часто делал пожертвования на храм и вел очень примерный образ жизни. Вы можете больше узнать о нем у его дочери, Холли.
– Мы с ней беседовали. Она говорит то же, что и вы, но это не дает нам никаких дополнительных ключей к расследованию его убийства. Его убили не просто так. Но в доме ничего не украдено, это было не ограбление. Значит было что-то еще, за что мог пострадать Дерек. Может быть, за ним было что-то, в чем он раскаивался?
– Сожалею, но я не могу говорить о том, что было услышано на исповеди.
– А если я приглашу вас к нам в отделение совершенно официально для допроса?
– О, конечно, Джаред, вы можете. Но не думаю, что я сообщу вам что-то важное. Прошу, подождите здесь. Я сейчас переоденусь.
Пастор скрылся в комнате, и Падалеки только мельком заметил, как он снимает колоратку. Через некоторое время Бернард показался в абсолютно чистой черной как копоть сутане. Джаред невольно окинул его взглядом.
– Я готов еще немного уделить вам времени, только мне нужно вернуться на улицу дать указания.
– Хорошо, а я пока сделаю пару звонков, – священник согласно кивнул и зашагал по коридору. Падалеки же сделал вид, что набирает номер в телефоне, но как только пастор скрылся из вида, он толкнул дверь в служебное помещение. Взгляд упал на оставленную грязную сутану, и он решил ее осмотреть. Потом он заметил в шкафу еще две и тоже оглядел их, сам не зная, что ищет. Руки сами нырнули в карман и достали складной нож, которым он срезал небольшой лоскуток ткани с изнанки грязной сутаны. Его он положил в пакетик, и тот исчез во внутреннем кармане пиджака. Затем он поспешил вернуться на улицу. Они еще немного поговорили о Маргарет Шел, но она тоже оказалась чиста как родник, по словам Бернарда.
– Ты говорил с этим парнем.
– Натаниэлем Бузолич.
– Что-то интересное?
– Не знаю. Он как-то напрягся, когда я заговорил с ним о Дереке, но ничего такого. Он какой-то странноватый сам по себе. Взгляд меняется поминутно, будто он смотрит на меня впервые, а потом снова говорит как обычно.
– Хм. А у меня вот есть, что обсудить. Поедем перекусим и поговорим.
Кусочек ткани будто прожигал подкладку пиджака, и Падалеки казалось, что вот, вот оставит отметку на коже, если его срочно не отвезти на экспертизу. В голове всплывали картинки тонких, почти прозрачных волокон, что он отдавал месяцы назад на исследование, и сейчас в животе чувствовался ледок от предвкушения, возможности узнать что-то, что сдвинет дело с мертвой точки.
-
-
18.12.2015 в 15:46– Мистер Эклз? – сухой надтреснутый голос заскрежетал в ухе, и Дженсен поморщился, всматриваясь в цифры на будильнике. Кому он мог понадобиться в такую рань, еще и в понедельник? Кому угодно.
– Да, я слушаю.
– Это доктор Бублански из кардиологического центра, вы были у меня пару дней назад с миссис Падалеки.
Дженсен подскочил с постели, словно его вытолкнули силой.
– Да, да. Мы были у вас. Что-то случилось?
– Вам нужно срочно подъехать. Полчаса назад у нее случился повторный приступ, и она без сознания. Требуется ваше письменное разрешение на операцию.
– Я еду. Буду через несколько минут.
Одной рукой поворачивая руль, другой в очередной раз набирая номер Падалеки, оставляя ему адрес кардиологического центра, Дженсен подъехал к четырехэтажному зеркальному зданию. Он был тут три дня назад и должен был приехать за Женевьев уже вечером, но что-то пошло не так, и сейчас ему было сложно держать себя в руках. Пока он шел к стеклянным дверям больницы, ему посчастливилось дозвониться Коллинзу.
– Господи, слава богу, что хоть ты трубку взял.
– Что случилось?
– С Жени плохо. Я уже в центре, но я не могу дозвониться до Джареда. Он не с тобой?
– Нет. Судя по всему, он был здесь совсем рано, а сейчас уехал. Тебе нужна помощь? Я приеду.
– Черт, да. Приезжай!
Он бросил трубку, потому как увидел маленького плотного телосложения мужчину и сразу признал в нем доктора Бублански, с которым они обсуждали все тонкости их дела.
– Доктор Бублански!
– Мистер Эклз! Замечательно, что вы так быстро приехали.
– Что с ней?! – голос не слушался от набегающей волнами дикой паники.
– Все было в порядке, все показатели по анализам были почти в норме. Но под утро у нее случился повторный приступ. Из-за беременности нагрузка на сердце постоянно меняется. Я ее предупреждал, что беременеть для нее опасна.
– Что? Что нужно делать?!
– Заполните вот эти бумаги. Но главное, сначала подпишите вот это согласие на хирургическое вмешательство. Женевьев давала на него разрешение, это все у меня есть, но сейчас она не в состоянии его подписать, а вы были выбраны ее законным представителем в случае ее недееспособности.
В это самый момент в дверях больницы показался Падалеки, выглядевший словно загнанное животное, он метнулся к стоящему Эклзу и, не глядя на Бублански, схватил его за плечи и забросал вопросами.
– Что происходит? Где она? Что с ней?
– Джаред, это доктор Бублански. Он лечащий врач Женевьев. Падалеки шальным взглядом уперся в кругленького мужчину с длинной седой бородой, и тот сразу расправив плечи, заговорил еще более официальным тоном, чем с Эклзом.
– Господа, давайте пройдем в мой кабинет. Пока миссис Падалеки готовят к операции, нам нужно все подписать. Время не ждет.
– Какой операции?! – Джаред отмерял гигантскими шагами коридор и не переставал дергать Дженсена, желая понять хоть что-то.
– У Жени серьезные проблемы с сердцем.
Они вошли в кабинет, и врач быстро сел на свое место, предлагая жестом белой пухлой ладони то же сделать посетителям.
Джаред наклонился вперед и нервно заговорил:
– Она беременна, я очень волнуюсь за ребенка.
– Я так понимаю, вы муж. Не имел чести быть представленным.
– Джаред Падалеки.
Бублански сверкнул заинтересованным взглядом из-под круглых в золотой оправе очков на двоих мужчин находившихся в неимоверном напряжении.
– Мистер Падалеки, речь сейчас идет не о жизни ребенка, а о том, чтобы спасти жизнь вашей жене. Он достал из стола бумаги, которые Дженсен сразу узнал. Он читал их всего три дня назад, но не думал, что ими вообще когда-то придется воспользоваться. Врач дал Дженсену ручку и протянул стопку бумаг.
– Подписывайте, там, где графа опекуна. Эклз дрожащими пальцами вцепился в ручку, но почти не ощущал ее в руке, и принялся выводить свои закорючки на документах.
Бублански снова перевел взгляд на растерянного Падалеки и обратился уже к нему.
– У миссис Падалеки серьезный порок сердца. Возможно врожденный, но она обратилась ко мне только когда ей было двадцать. Именно в этом возрасте я поставил ей диагноз – аортальный порок сердца.
Видя, что этот термин мужчина перед ним слышит впервые, и тот все так же не сводит с него напряженного взгляда, врач решил вкратце пояснить.
– Это заболевание сердца, вызванное строением и работой аортального клапана. У Женевьев наблюдается сильная дистрофия одной створки клапана, в результате чего кровь из аорты идет в обратном направлении – в левый желудочек. Сейчас в него возвращается больше половины всей крови, точнее говоря 58%, а это значит, что желудочек сильно увеличен, в данный момент он больше нормы на 6 сантиметров. Это ведет к целому ряду дополнительных проблем. В прошлом году ситуация была еще не настолько критична, но мы с Женевьев планировали операцию по замене клапана. Тем более что ей эта операция была показана уже после тридцати. Мы с ней не раз обсуждали невозможность беременности при данной клинической картине. И я не понимаю, почему она решилась на столь рискованный шаг. Она сама врач и должна была осознавать весь риск.
– Я ничего не знал о ее болезни… Она никогда мне ничего не рассказывала, – еле дыша, просипел бледный от волнения муж.
– Ну, у вас еще будет возможность выяснить отношения, – и переведя взгляд: – Мистер Эклз, вы закончили?
– Да, да.
– Операция должна быть проведена как можно скорее. Сразу скажу, что в результате приступов и предстоящего вмешательства ребенок подвергнется очень серьезной нагрузке. Так как срок очень небольшой, я рекомендую аборт. У него уже наступила гипоксия, а это приведет к тяжелым последствиям.
– Я не могу это решать.
– Не только можете, но и должны. Женевьев вам доверила решать за нее, а значит, сейчас пришел момент принять это решение.
– Жени очень хотела этого ребенка. И не мне решать. Джаред, ты отец.
Падалеки сидел бледный как полотно, и Эклз, лишь раз на него взглянув, понял, что тот в тихой панике.
– Я… если это необходимо, – его голос словно выцвел. – Главное, чтобы с Женевьев все было хорошо? Ведь, с ней все будет хорошо?
– Я сделаю все, что смогу. Думаю, все будет в порядке, – врач при этих словах засобирался, спешно поднимаясь с места. – Нужно немедленно приступать к операции. Господа, приглашаю вас в холл.
Оба стояли посреди зала ожидания с такими же, как и они, людьми, напряженные, не в силах расцепить зубы для слов поддержки, которые все равно были бессмысленны.
– А теперь расскажи мне все, – прорычал глухо Падалеки, и его взгляд был готов прожечь Эклза насквозь.
И Дженсен принялся объяснять, понимая, что уже поздно.
– Какого хера ты мне не сказал правду?!
– Она меня просила!
– Она была в опасности! А меня не было рядом!
– Но я-то был.
– И я вижу, к чему это привело!
– Я отвез ее в больницу, дважды! Что я еще могу сделать?
– Почему она выбрала тебя?
– Что?
– Ты ее опекун. Почему?
– Понятия не имею.
– Ты согласился.
– А что, я должен был отказать?
Они разошлись по разным углам холла и не смотрели друг на друга. Время будто застегнуло замок на их клетке мучительного ожидания.
Дженсен не выдержал первым и привалился рядом с ним к стене. Минуты были похожи на часы, и полчаса смахивали на приличный пожизненный срок. В каждом кипела обида или страх – тошнотворный коктейль, приправленный раскаяньем.
– Я согласен, ты в праве на меня злиться. Но я не мог нарушить слово. К тому же она пообещала сегодня все тебе рассказать. Мы договорились, что я заберу ее сегодня вечером отсюда. Падалеки потер лицо, стараясь заставить себя объективно смотреть на вещи. Он собирался сказать, что неизвестно, как бы сам повел себя на месте Эклза, но он заметил только что вошедшего Мишу и двинулся к нему.
– Привет! Джа, сожалею, что так случилось.
– Я смотрю, тут все в курсе всего… один я чувствую себя полным кретином, – снова волна раздражения захлестнула его, и он, чтобы не наговорить лишнего, вышел на улицу.
– Он жутко зол.
– Оно и понятно, Дженс.
– Я знал, что вся ее затея ничем хорошим не обернется.
– Ты сказал ему?
– К нему страшно было подойти, не только говорить сейчас об этом.
Миша понимающе покачал головой, а затем пригласил в кафетерий, чтобы согреться там кофе – снаружи началась настоящая пурга, почти такая же сильная, как и у всех троих внутри
-
-
18.12.2015 в 15:47Прошло не меньше четырех часов, а из операционной до сих пор не было новостей. Джаред устал курсировать по комнате ожидания и, наконец, без сил согнулся в углу, выставив вперед одну ногу и поджав под себя другую, тем самым напоминая себе бомжа на углу 32-ой, мимо которого он прошел вчера вечером. Его уже давно сильно мутило, и озноб раскатывался дрожью по всему телу. Он понимал, что это не простуда, это страх, увеличивающийся с каждой прошедшей минутой. Он стискивал пальцы в кулак, чтобы заставить себя сидеть на месте, а не побежать туда, не биться в двери, не умолять взглянуть на нее хотя бы мгновение. Миша и Дженсен держались в стороне, один раз натолкнувшись на его колючий озлобленный взгляд, когда стало понятно, что поддержка ему сейчас от них не нужна. Они молча сидели, так же утонув в тяжелом ожидании.
И как бы Падалеки ни готовился к его появлению, оно все равно было неожиданное, резкое, словно лезвие полоснуло по сердцу его короткое: «Она не справилась».
Он вылетел на улицу, поскальзываясь, пытаясь удержать равновесие, давясь диким воем, криком, застрявшим где-то в горле. А следом за ним бежали друзья, пытаясь хоть как-то помочь, разделить боль, которая лишь приумножалась от их присутствия, и ему не верилось, что они этого не понимают.
– Джа. Джаред, мне так жаль, – Дженсен положил ладонь на его плечо, и в следующую долю секунды жесткий удар кулаком прилетел ему в нос и губы, окрашивая алым лицо. Эклз отшатнулся, прикрывая разбитый нос, ловя капли крови, которые заполняли ладонь и сбегали по ней, ныряя в белый пушистый снег.
– Черт, Джаред! – Миша подскочил к Дженсену.
– Все нормально. Все в порядке, я говорю. Он попятился назад, но взгляда так и не отвел от диких, переполненных болью любимых глаз. И он был готов позволить бить и терзать себя дальше, если бы только это могло помочь.
– Уйди, Эклз! Убирайся!
И только когда он увидел спины двоих удаляющихся мужчин, Джаред позволил себе зарыдать в голос. Ноги наконец обмякли, и он рухнул в снег, плавя его слезами, потоками, сбегающими по щекам. Горе сочилось из каждой клетки его существа, сломанного, уже никогда не способного стать прежним без той единственной, что всегда поддерживала и всегда была рядом.
Мокрый, то ли от растаявшего от его жара снега, то ли от слез, он брел по направлению к операционной. Ему нужно было увидеть собственными глазами, потому как словам не верилось, не укладывалось в голове. Ведь всего несколько дней назад она обнимала, провожая его. И не верилось тогда, не могло представиться, что то были последние их минуты, проведенные вместе. Он не обратил внимания на персонал, который все еще бесполезно кружил вокруг нее. Они отсоединяли многочисленные трубки и проводки от ее тела, и ему показалось, что именно они высосали из нее жизнь, его милой, прекрасной Жени. Не чувствуя под собой земли, он шагал к ней, а расстояние росло, не подпуская ближе. Но он все же коснулся еще теплых пальцев и обманулся этим уходящим теплом, бросая взгляд на ее бледное лицо и синеватые губы, которые успела поцеловать смерть.
– Жени, любимая… прости меня. Прости… я должен был быть рядом с вами. Я… я люблю тебя.
Он уткнулся ей в живот и застонал, завыл, будто раненый зверь.
Дженсен был терпелив, он мог представить, каково это – терять самого близкого. Он знал, что Джаред зол на него, на весь мир и небеса, и он старался не досаждать ему своим присутствием, но беспокойство начало усиливаться, когда Миша сообщил новости.
– Он подал заявление об уходе.
– То есть как?
– Да вот так. Пришел и сунул Биверу под руку. А потом просто вышел из кабинета… Ты бы поговорил с ним.
– Я пробовал, но он делает вид, будто меня нет в комнате.
– Он был пьян, когда приходил в отделение.
– Я схожу к нему сегодня. Ты сам был у него?
– Был сразу после похорон. Единственное, что я от него услышал, – это «оставь меня в покое». Это я и поспешил сделать. Звонил ему пару раз, но он отключил телефон. И ребята ему звонили, Джеффри даже приезжал, но сказал, что он ему не открыл.
– Может, ему нужно больше времени? Все же прошла только неделя.
– Дженс, у него был странный вид, будто помешанный.
– Спасибо, что позвонил. После работы поеду к нему.
– Да. Правильно. Ладно, мне тоже пора. Пока, Дженсен.
– Пока.
Эклз старался не выдать, как у него все похолодело внутри, и слова с трудом давались, а положить трубку было настоящим облегчением. Он не сомневался ни секунды и сорвался с места. Ничего не было важнее Джареда для него. Все эти дни он был готов быть рядом, но попытки заговорить с ним заканчивались ничем. Он взял себя в руки и заставил себя не звонить ему, но следить за его домом, открытой дверью не мог перестать. Вот и сейчас, за считаные минуты добравшись до его дома, он сидел в машине, следил за раскрытой дверью, не зная, что скажет, когда встретится с ним глазами.
Он прошел в пустую гостиную, пугающую своей безжизненностью. Оглядевшись, он устремился наверх, заглядывая в темные комнаты, ища и не находя своего друга. Обойдя дом, он решил попытать счастья и заглянул на чердак. Его охватил холод, как только он пробрался сквозь узкий лаз, и сразу понял почему – единственное окно было распахнуто, и в него летели огромные хлопья снега. В густой как нефть темноте он не сразу заметил длинные раскиданные по сторонам ноги. И где-то глубоко потеплело от мысли, что наконец-то он нашел его.
– Джа.
Он не надеялся, что тот услышит, ведь его имя едва получилось произнести, но темнота в углу ожила и зашевелилась.
– Джаред, тут такой холод. Давай спустимся вниз и поговорим.
Подобранные нескладно торчащие ноги, обхваченные крепким узлом рук, говорили об отказе лучше любых озвученных слов. Дженсен подошел близко, так близко, что если бы он захотел, Джаред мог бы прикоснуться к нему. Но тот больше не двигался, и Эклзу показалось, даже не дышал. Он присел на корточки и заговорил.
– Я узнал, что ты решил уволиться. Меня тоже последнее время не отпускает эта мысль. Как думаешь, может, мы уже отпахали свое на благо общества? – он помолчал, силясь побороть сухость во рту. – Скажи, что я могу сделать для тебя? Я все сделаю… скажешь все бросить, я брошу, скажешь быть рядом каждую минуту, и я больше никуда не уйду – я все сделаю. Джа…
Но тот сидел, уткнувшись лбом в колени, не замечая слов, обращенных к нему.
– Ты не виноват. Никто не виноват. Ведь ты должен это понимать? – Дженсен потер лоб и перевел дыхание.– Я бы хотел утешить, сказать, что время лечит. Но это невозможно забыть. И легче не станет. Просто продолжи жить с этой болью. Пусть она будет с тобой, но только живи. Не отгораживайся от жизни, не замыкайся. Не отворачивайся от меня… потому что это невыносимо. Мы все еще есть, слышишь?
И ни вздоха в ответ.
– Ты думаешь, она хотела бы этого для тебя? Сидеть на чердаке и тихо спиваться, корить себя за то, что опоздал, жалеть о том, чего не сделал или чего не сказал?! Да взгляни же на меня! – Дженсен встряхнул его за плечи, больно, зло, чтобы высечь из него хоть одну эмоцию.
– Она все знала о нас, слышишь! И продолжала любить тебя, несмотря на это! А ты думаешь, она винит тебя в том, что тебя не было рядом… она любила тебя и принимала тебя таким, какой ты есть, полного жизни, огня, и она бы не хотела, чтобы ты превратился в ничто. Эклз заметил, как плечи друга напряглись, но он не шелохнулся.
– Я всегда буду рядом, слышишь? Я поддержу тебя. Только позволь мне, Джей… он едва коснулся его локтя, и холодная кожа обожгла кончики пальцев. Ему хотелось обнять, согреть, защитить от всего вокруг, но Джаред не подпускал к себе, отгородившись невидимым панцирем от него.
– Я все так же люблю тебя.
Это последнее, что он смог сказать, так как сил не осталось. Но Джаред ничего не произнес, он все так же сидел, будто превратился в соляной столб. Потерпев еще одну неудачу, Дженсен поднялся и медленно развернулся, делая шаг вперед. Холодные пальцы, скользнувшие в его ладонь, заставили вздрогнуть все внутри, и он обернулся, встречаясь с выцветшими любимыми глазами.
– Джа… он ухватил его руку сильнее и потянул вверх, поднимая на ноги и подхватывая в объятья, сжимая так крепко, как держат на краю пропасти.
– Дженс…
-
-
18.12.2015 в 15:48Наверно, Джаред всегда считал его героем, не только потому, что он бесстрашно бросается к распахнутым дверям с зажатым оружием в руке, не представляя, что его ждет, но и тем обычным героем, который тихим шагом прокрадывался в его спальню по ночам, чтобы укрыть потеплее, а утром ставил кофе на стол и заставлял принять душ. Который терпел и принимал его таким, каким он был, и таким, каким он стал. Только Джаред не осознавал, что быть таким героем в сто крат тяжелее. И как бы ему ни виделся Дженсен, он был обычным человеком, со своими страхами и желаниями, который изо дня в день наблюдал, как Падалеки уходит на кладбище, проводит там весь день, невзирая на погоду, и лишь под вечер возвращался в его дом, снова прячась в темноте спальни. Эклз забрал его из дома, полного воспоминаний, но это мало что изменило, сам Джаред не хотел отпускать свою боль, он цеплялся за нее, и, к ужасу Дженсена, он стал ее любить. Все, что он мог – это просто смотреть на него и ждать, стараться быть сильным за двоих. Они почти не разговаривали до одного вечера. Падалеки вернулся весь продрогший от февральского промозглого ветра и скрылся в комнате для гостей, где жил последние недели. Когда он так и не спустился к ужину, Дженсен пошел наверх, прихватив с собой книгу. Войдя без стука, он зажег настольную лампу, надел очки и раскрыл первые страницы. Замерев на секунду, сам не зная, чего ожидает, он принялся читать, не торопясь, подбирая интонацию, выдерживая паузы, чуть слышно переворачивая страницы. Он читал не прерываясь несколько часов, точно зная, что его слушают, и усталые высохшие от слез глаза смотрят на него не отрываясь из темноты. Эклз замолк только тогда, когда большая черная тень Джареда выросла около его ног, а затем опустилась на колени. Не запомнив на какой странице читал, он закрыл книгу и позволил огромным рукам обвить себя, спрятать лицо у себя на коленях, нисколько не осуждая за горячие слезы. Он лишь гладил грязные слипшиеся волосы, тихо нашептывая, что все будет хорошо. Он верил, что у них все будет хорошо. В тот вечер они впервые заснули вместе, Дженсен наконец-то провалился в сон, вдыхая густой сладкий запах пота свернувшегося огромным клубком под его боком любимого мужчины.
А «Удивительный волшебник страны Оз» тихо дремал на прикроватной тумбочке, ожидая, когда его снова возьмут в руки.
В жизни могут случатся экономические кризисы, личные трагедии и трагедии планетарного масштаба, но Дженсен знал и понимал одно – его работу никто не сделает за него, чтобы ни случилось. Он продолжал работать в новом отделе и вполне себе свыкся с новым коллективом и поставленными задачами, но, как выяснялось, старые дела его не отпускали до сих пор. Он позвонил Коллинзу посреди дня в воскресенье.
– Привет, Миша.
– Здорово, старик. Давно не слышал…
– Были дела.
– Как Джаред?
– Немного лучше, но... Все время торчит на кладбище.
– Наверно, ему сейчас это нужно.
– Поэтому и не мешаю. Что с его заявлением об уходе?
– Ты что, не знаешь Бивера?! Он скомкал его и выбросил в мусор. Состряпал ему больничный... Так что ты уж постарайся вытолкать его на работу. Без вас тут завал.
– Ну, я у вас уже не работаю, хотя звоню по старому делу, даже представить себе не можешь по какому.
– Давай, выкладывай.
– Дерека Чарлтона.
– По нему все так же глухо. Если не считать того, что три недели назад пришли результаты той ткани, с которой так носился Джа. В лабораториях совсем страх потеряли, ни черта не делают. Пф, из заключения ясно, что нити этого кусочка ткани состоят из идентичных волокон, что мы тогда нашли на руке Чарлтона.
– И где Джаред взял ткань?
– Черт его знает, ты же знаешь, что потом с ним было невозможно о чем-либо поговорить. Джеффри специально ездил к нему. Да ты и так в курсе, – Миша крякнул как-то обреченно, но тут же собрался и вернул беседу в прежнее русло.
– Так что там ты узнал о Чарлтоне?
– Недавно, читая отчет после одного задержания, а также показания двух предыдущих допрашиваемых, я наткнулся на его имя! Он продавал наркотики из больницы и рецепты с печатями. Я не поверил своим глазам, все указывали на него как на одного из поставщиков. Если бы он не был мертв уже как полгода, то сейчас ему бы грозил реальный срок.
– Ты шутишь?!
– Черт, если бы! Я еще раз допросил всех, кто был связан с ним, и все без особой застенчивости говорят о нем как об очень «дотошном дельце». Характеристика несколько разнится со светлым образом коллег и отца Бернарда.
– Тогда можно легко объяснить его убийство и то, что не оставлено никаких улик. Здесь замешаны неплохие деньги и, видимо, серьезные люди. А! Господи, Дженсен, мы месяцами ломали голову, а тут ты с такими новостями. Я должен немедленно дернуть Джеффри, и мы приедем к вам еще раз потолковать с ребятами на эту тему.
– Тут все опять мутно. Все говорят о Чарлтоне в один голос, что он был ценным сотрудником в их сети и приносил хороший доход, он не был замечен в утаивании дохода и новые порции товара доставлял по часам. Его дружки сами не имеют понятия, кто и за что убрал Дерека.
– Хочешь сказать, только что появившаяся ниточка завела в тупик?
– Тебе бы романы писать, Коллинз.
– Добавлю в список дел на пенсии, – хохотнул он. – Ладно, передавай привет Джа. Скажи, что мы все его ждем.
– Обязательно скажу. Пока.
-
-
18.12.2015 в 15:49Под вечер от долгого сидения за компьютером шея затекла, плечи одеревенели, а глаза уже щипало от чтения, и все, чего хотел Эклз, – это вернуться домой, дождаться, когда вернется Джаред, и позволить себе расслабиться в его молчаливой компании. Привычным маршрутом он добрался к себе и, отперев дверь, с облегчением понял, что Падалеки уже пришел. Он прошагал в кухню и замер в проеме, окидывая взглядом невероятную картину. Винного цвета скатерть, о существовании которой он не подозревал, обрамляла его старый кухонный стол, скрывая обшарпанные ножки. С двух сторон от него стулья торжественно ожидали своих хозяев. Фарфоровые тарелки, тонкий хрусталь, почти идеально расставленные, тоже, казалось, были в нетерпении, когда же Дженсен вернется с работы. Венчал же всю эту красоту Джаред, не успевший переодеться и стоявший с подносом фруктов в руках посреди кухни, в заляпанной майке и рваных джинсах. Он не смог сдержать тонкой улыбки при виде открытого от удивления рта и распахнутых зеленых глаз, из которых моментально исчезла усталость.
– С днем рождения.
Брови моментально сдвинулись в безуспешной попытке вспомнить число.
– Сегодня первое?
– Да, – тихо и немного смущенно, все еще переминаясь босиком с подносом в руках.
Эклз на самом деле забыл, какой день недели и какой месяц на дворе, не заметив, как весна снова вступила в город, заполняя улицы мартовским пока еще прохладным солнечным светом.
– А ты не забыл…
Он прошагал к столу и, еще раз все осмотрев, опустился на стул.
– Нет.
Вино было разлито по бокалам, закуски из ресторана разложены по тарелкам, а они сидели и молча смотрели друг на друга, не в силах прервать момент, когда сказать хочется много, но произнести получается лишь ничтожно малую часть.
– Джен, прости меня. За все. За то, что ударил тогда, за все, что наговорил потом. Я так не считал и не считаю. Мне было больно, и… И я хотел, чтобы тебе было больно не меньше.
После сказанного, Джаред вдруг заметил, что ему стало легче дышать, и он набрался смелости посмотреть в лицо друга.
– Я это знаю, Джей. И я не злюсь, и не в обиде. Не думай об этом больше.
Он поднял бокал с белым вином и, улыбнувшись правым уголком губ, поблагодарил:
– Спасибо за этот вечер.
– За тебя, Дженс.
Они не спеша пробовали заказанную из ресторана еду, когда Джаред подскочил и кинулся к духовке.
– Твою ж мать, – протянул он, выхватывая противень из духовки.
Подошедший со спины Эклз заглянул через плечо и поинтересовался:
– А что это должно было быть?
– Отбивные из теленка, под трюфелями…
– Чувак, звучит классно для угольков!
– Я совсем забыл про них. Черт, я просто кретин.
– Не переживай, я уже наелся. И все было очень вкусно. Хотелось бы еще чего-то покрепче. Пригласим в нашу компанию «Джека»?
– Я только «за», – повесив голову, согласился Падалеки.
«В ту же секунду она оказалась в воздухе и понеслась с такой быстротой, что только ветер свистел в ушах.
Серебряные башмачки перенесли ее за три приема, но полет прекратился так внезапно, что Дороти покатилась кубарем по траве, еще не понимая, что произошло.
Наконец девочка села и стала оглядываться по сторонам.
– Господи! – только и вырвалось у нее.
Оказалось, что она сидит посреди широкой канзасской степи, возле нового дома, который дядя Генри построил после того, как старый домик подхватило и унесло ураганом. Дядя Генри доил коров в коровнике. Тотошка выпрыгнул из рук Дороти и помчался туда с громким лаем.
Поднявшись, Дороти обнаружила, что стоит в одних чулках. Башмачки соскочили с ног во время полета и потерялись навсегда.
СНОВА ДОМА
Тетя Эм вышла из дома и собиралась идти поливать капусту, как вдруг увидела, что навстречу ей бежит со всех ног Дороти.
– Дорогая моя! – крикнула она, крепко прижав к себе девочку и осыпая ее поцелуями.
– Откуда ты?
– Из Страны Оз, – важно отвечала Дороти.
– А вот и Тотошка. Ой, тетя Эм, как я рада, что снова дома».
Джаред проследил за тем, как Дженсен снимает очки и кладет их на прикроватную тумбочку, потирая переносицу. Он был зачарован этими привычными движениями.
– Кажется, вот и все, – констатировал факт Эклз, подтверждая окончание книги ее легким схлопыванием.
– Откуда ты узнал?
– Что именно?
– Что в детстве это была моя любимая книга.
– Я не знал. Это моя книга, досталась от мамы. Она читала мне ее в детстве, когда по вечерам я не хотел оставаться один.
Падалеки поднялся с кресла, стоявшего в углу комнаты, и, отставив опустевший стакан со льдом, двинулся по направлению к Дженсену, уютно растянувшемуся на своей кровати. Он сел рядом и пристально посмотрел в темно-зеленые глаза.
– Джа… Это самый странный мой день рождения – «Лаймен» и «Дэниэлс» в одном флаконе это перебор, – Эклз тепло улыбнулся и несмело коснулся лица друга, проводя пальцами по носу, щекам, густой темной бороде. Прочертив большим пальцем контур его нижней губы, он наконец решился и поцеловал его, запуская ладони в длинные волосы, притягивая к себе, обнимая так, словно в этот миг держит самую ценную вещь в мире.
Выхватывая секунды из поцелуя, Джаред остановился и впервые произнес вслух то, что было в нем всегда, наверно еще до начала его жизни.
– Люблю тебя, Дженсен.
-
-
18.12.2015 в 15:50– Чего ты хочешь Джаред?
Коллинз остановился у постели серого цвета и прислушался к хрипам, вылетающим из груди. Дополнительный диагноз – гипостатическая пневмония, только что был тщательно разжеван врачом, но все еще не хотелось верить именно в такой исход.
«Ты знаешь ответ, Миша».
Запутавшись в объятьях и одеяле, они проснулись поздним утром, впервые проспав так долго и так безмятежно.
Падалеки поцеловал солнечного зайчика на плече любовника и снова уронил голову на подушку.
– Доброе утро, – сонно протянул Эклз и переплел их пальцы у себя на животе.
– Да.
– Ты останешься сегодня дома? – поинтересовался Дженсен, припоминая последний месяц, когда Джаред постоянно пропадал на могиле жены.
– Да.
– Хорошо, – он просто был рад услышать это короткое «да» и даже не задался вопросом почему, да он бы и не получил ответа, потому как Джаред не смог бы описать словами то, что он почувствовал вчера, стоя на кладбище.
Он как и много дней до этого сидел у ее плиты, прося прощения, раскаиваясь, сожалея о не сказанном, не сделанном, не надеясь когда-либо получить облегчение. И если бы это был сон, ускользающий поутру из памяти, он попробовал бы описать его как тепло ладоней на своих плечах, когда за спиной лишь пустота, шепот на ухо, когда вокруг лишь ветер. Но это был не сон. Он понял, как много он потерял и как бесконечно много у него осталось, стоит лишь вернуться в дом к единственному человеку, который остался в его мире. Сейчас он сжимал в руках человека, который заново вдохнул в его душу жизнь, и безмерная благодарность и любовь обволакивали все его существо.
– Помнишь, тогда в моем доме ты сказал, что сделаешь все, что я попрошу?
– Такое обещание не забывается, Джа.
Эклз поставил на стол кофейник и тарелку с бутербродами. Забросив деловито полотенце на плечо, он ловко приготовил для них завтрак за считаные минуты.
– Оно еще в силе?
Дженсен прищурил глаза, игриво вздернув бровь, и приблизился к сидящему перед ним любовнику с безмерно соблазнительно-хитрым видом.
– Все что захочешь, красавчик, раз уж я прогуливаю понедельник.
Падалеки не смог сдержать улыбки, и уж тем более не поцеловать теплые пухлые губы, которые грозили переключить все мысли в совершенно иное русло.
– Я сейчас не об этом, – смущаясь и пряча улыбку, чуть склонив голову. – Я хотел бы уехать. С тобой.
Эклз выпрямился в полный рост и теперь уже серьезно посмотрел в янтарные глаза, в которых промелькнули всполохи боли, которая и была причиной бегства.
– Куда ты хочешь уехать?
– Без разницы. Только бы подальше отсюда.
– Ты действительно этого хочешь?
– Да, Джен, я хочу.
– Что с работой? Ты не думаешь вернуться?
– Нет, я не вернусь.
– Когда-то работа была твоей страстью.
– Из-за которой я столько упустил. Если помнишь, я как раз был на работе, когда стало плохо Жени. Я провел на этой чертовой работе столько времени, что уже не помню дней, которые мы провели вместе. Дженсен развернулся, возвращаясь за стол.
– Тебе нужна передышка, я согласен. Но потом тебе будет этого не хватать. Ты, я, мы не просто так выбираем быть полицейскими. Кто-то вгоняет себе иглу в вену, кто-то прыгает с парашютом, кто-то читает мантры, а мы подставляем себя под пули, мне не нужно тебе это объяснять. Ты сам это прекрасно осознаешь. Тебе ничто не заменит этого чувства, Джа.
– Есть одно средство, и оно прямо передо мной.
До Дженсена сразу дошел смысл слов, и щеки залились румянцем, отчего губ Падалеки снова коснулась едва заметная улыбка.
– Хорошо. Я напишу заявление об уходе. Только нужно уладить старое дело, и уедем – куда скажешь.
– Спасибо.
-
-
18.12.2015 в 15:51– Джа, Миша звонил. Спрашивал, где ты взял тот лоскут ткани.
– В церкви. А что? Мы тогда с тобой еще ездили к отцу Бернарду.
– Эта ткань по химическому составу полностью совпала с волокнами с ногтей Чарлтона.
– Ты смеешься? Джаред удивленно округлил глаза и почти подпрыгнул на диване от новости, воззрившись вопросительно на друга.
– Теперь и я удивлен не меньше твоего. Коллинз звонил еще вчера днем, спрашивал, как дела, когда ты вернешься.
– Ты не говорил.
– Я был поражен твоими приготовлениями к моему позабытому дню рождению.
– Нет... Я не пойду туда. Не хочу ничего знать больше об этом деле.
Именно из-за него он поперся в этот чертов Клинтвуд, когда было нужно находиться дома с женой. Он уже давно проклял этого Чарлтона и все что с ним связано. Джаред откинулся на спинку дивана, знакомым движением положил ногу на колено и схватил Men's Health со стола. Минут пять он старательно читал первый попавшийся разворот, а потом вскочил и схватил мобильник с тумбочки, нажав быстрым набором Коллинза. Через секунды он уже вовсю выяснял детали экспертизы у Миши и расхаживал по комнате кругами, нарезая орбиты вокруг дивана, на котором только что сидел и бессмысленным взглядом дырявил страницы журнала. Эклз же победно посматривал на него, самодовольно улыбаясь про себя, понимая, что знает Джареда лучше, чем самого себя. Он без колебаний бы сделал все, что ни попросил бы у него этот мужчина, увез бы его на чертов край света и заставил бы его быть счастливым и никак иначе, если бы не был уверен в том, что вернуть его к жизни может только кипучая деятельность в его «ненавистном» отделе. Он знал, что работа для Джареда была всем, и он посвятил ей свою жизнь.
– Нет, это просто невероятно. Отец Бернард не может быть убийцей. Он милейший человек, и если это действительно он убил Чарлтона, то я не стою и цента как специалист! – Падалеки продолжал мельтешить перед Эклзом и просто кипел от эмоций после разговора с Мишей.
– Кто сказал, что это он? Волокна были с его сутаны, но сутаны есть у всех священников и остальных служащих церкви. Или это мог быть какой-нибудь прихожанин, в конце концов, который имеет доступ в служебное помещение. Он просто воспользовался одеждой. Это могло бы объяснить то, почему Дерек впустил убийцу в дом в достаточно поздний час. И ведь ты не знаешь последнего и, может быть, главного, Джа. Чарлтон вовсе не добрый доктор, не спящий по ночам во благо пациентов. Если бы он сейчас был жив, то прямиком бы угодил в тюрьму за торговлю наркотиками. Я вчера поговорил с Куртом Фуллером из нашего отдела, так вот он на днях попросил проверить отчетность Дерека за последние полгода, и оказалось, что из больницы пропало наркотических веществ на пятьсот тысяч долларов, и это только за полгода. Неизвестно, как давно он работал с наркоторговцами и сколько за его тридцать лет в больнице было украдено и сбыто запрещенных препаратов.
– Но как?! Как этого можно было не заметить?
– У нас в отделе сейчас проверяют людей, работавших вместе с Чарлтоном.
– Но у меня в голове не укладывается, как можно было быть таким…
– Двуличным?
– Да, черт возьми, – Джаред наконец-то остановился, присев на край стола.
– Неужели никто не видел его истинного лица, Дженс? Джеффри опросил всех соседей, половину коллег, мы лично поговорили с половиной прихода, и никто и слова дурного о нем не обронил даже вскользь.
– Могу предположить, что он на самом деле умел прекрасно себя держать, был отличным психологом и знал, как можно отвести от себя глаза. Но вот что странно. Провести можно тех, с кем работаешь, но не тех, с кем живешь много лет. Почему же Холи ничего не сказала на допросах? Она наверняка знала, кто ее отец на самом деле.
– Она наверняка побоялась. Если у него были сообщники, то она точно находилась в опасности, и поэтому молчала. Дженс, нужно снова к ней поехать и поговорить.
– Я это сделаю завтра. Позвоню ей и договорюсь.
Эклз заметил, как пыл оставляет потихоньку его бывшего напарника, и как он понемногу снова уходит в свои думы.
– Хочешь, пойдем прогуляемся, – предложил он.
– Нет. Может, позже.
– Тогда я пойду приготовлю что-нибудь на ужин.
– Я тебе помогу.
Они вместе стояли у плиты, крошили овощи, жарили отбивные, изредка переговариваясь, избегая говорить о чем-то серьезном. По правде, Дженсен боялся спугнуть того Джареда, который вдруг показался из норы, того парня, в которого он однажды влюбился без памяти и продолжал любить до сих пор. Этот заведенный собственными мыслями и догадками мальчишка, не способный побыть без движения и секунды, готовый тотчас ринуться на поиски ответа любой загадки в этом мире, – именно его видел перед собой Эклз несколько минут назад. Сейчас он обнимал его, смотрел в лицо и узнавал эти шальные искорки в глазах, говорящие только об одном – что Падалеки выяснит, кто убийца. Беспокоило только одно, что друг твердо был настроен бросить дело своей жизни, и Дженсен знал причину. Хотя если Джареду было необходимо для спокойствия находиться с ним где-то, быть в его руках каждый вечер, а не сходить с ума от беспокойства, то Дженсен был готов его поддержать и самому отказаться от полицейского жетона.
Они приятно поужинали в компании друг друга, а потом Дженсену позвонили с работы, и он надолго засел за компьютер, параллельно разговаривая с Крипке. Когда же он вернулся к Джареду, то застал его за просмотром старых фотографий. Он рассматривал Женевьев на одном из домашних праздников, на заднем плане смеялись Падалеки и Миша, и Эклз сразу узнал этот снимок, ведь он сам его сделал.
– Я совсем не помню этот день, – грустно заметил Падалеки.
– Это 4-е июля 2010, – Дженсен пододвинулся поближе, чтобы разглядеть другой снимок, уже его и Джа.
– Мне так ее не хватает. Но помню, что когда она была жива, я никогда не скучал по ней. Я был полностью для других, но не для нее.
– Ее жизнь тоже была расписана по минутам, и тоже для других.
Дженсен, перелистнул страницы своего альбома, и теперь перед ним были они втроем. Обняв Женевьев с двух сторон, они словно две огромные стены защищали ее, а она улыбалась так, как это делают абсолютно счастливые люди.
Кликнуть по изображению
– Она была очень красивая. На самом деле, ты счастливчик. Тебе с ней крупно повезло. Не каждая жена способна предложить любовнику своего мужа переехать под одну крышу.
Более пораженное лицо у Падалеки, наверно, было только когда он появился на свет божий.
– Она что сделала?
– Предложила жить втроем.
– Как? Когда?
– Вечером, когда я привез ее из больницы. Она попросила остаться. И мы долго болтали, а потом… Потом она сказала, что все знает, и давно. Все ждала, когда ты ей все расскажешь, но поняла, что ты не будешь делать выбор. Тогда-то ей и пришла в голову эта авантюра. Она хотела чтобы мы все вместе встретились в понедельники и поговорили. Я думал все сам рассказать тебе, но она запретила, и я послушался. Подумал, что, может, это и правильно, раз она сама такое решение приняла.
– Расскажи мне все, слышишь.
И Эклз рассказал. Он сидел, уперев локти в колени, не смотря на рядом сидящего друга, и бередил его и свои раны, вспоминая тот последний вечер в ее компании, как они были готовы разрыдаться и рассмеяться одновременно, понимая, что оба влипли в Падалеки, боясь на свете только одного – потерять его. Дженсен пересказывал их разговор о том, как Жени видела их всех вместе, с ребенком, утаив от него только собственные мысли о том, каким это было бы счастьем держать на руках маленькое сокровище с его улыбкой и ее глазами. Теперь его самого душили слезы, стоило ему подумать об этом.
Он не меньше Джареда был удивлен предложением Жени и помнил это чувство, как бешено колотилось сердце в груди отее тихого: «Ты согласен?».
Он был готов сгореть от жара, которым его окатило под этим черным взглядом, и он был в состоянии только закивать, притягивая ее к себе, ощущая ее тепло и волнение, целуя нежно в розовые щеки, благодаря за ее доброту, любовь, мудрость, за наконец обретенное в тот вечер спокойствие. Они проговорили тогда до самого утра, и Эклз отвез ее в больницу, и именно там она попросила его быть ее официальным представителем в случае недееспособности, как это случилось с ее приступом. Он не видел ничего предосудительного в этом ее решении и с готовностью взял на себя ответственность за нее. Вот только он не мог представить себе, что ему придется быть в ответе за ее жизнь спустя два дня. Сейчас он понимал, почему она выбрала именно его, а не собственного мужа. Это было обычным человеческим желанием защитить, избавить Джареда от тягостного выбора.
– Она нисколько не сомневалась в твоей способности принять верное решение. Она просто не хотела взваливать на тебя это бремя выбора, Джа, – Эклз наконец-то взглянул в напряженное лицо друга и увидел то, что хотел, – понимание. – Мне никогда не было так страшно, Джа. Я надеялся, что ей поможет операция. И Бублански... Он говорил, что она даст больше шансов. Я хотел не меньше твоего спасти их.
– Я знаю, Джен, знаю.
Вечером Эклзу все же удалось вытащить его на прогулку. Они неспешно дошли до бара и пропустили там по паре пива, потом сыграли партию в бильярд, и Дженсен повеселел от выигрыша, а Джареду стало хорошо именно от его настроения. Когда же посетителей прибавилось, им снова захотелось выбраться на улицу, где в ветках деревьев путался мартовский ветер. Пройдя немного по старому скверу, мужчины присели на лавочку, наблюдая, как на небе высыпают звезды.
Джаред положил голову на колени Эклзу, протянув свои длинные ноги на все сидение, и ему показалось, что еще никогда в жизни не было так удобно. Перебрасываясь короткими фразами, они разглядывали немногочисленных прохожих, отгоняя от себя тоску последних дней. И они могли бы провести на одном месте всю ночь, так хорошо им было вместе тогда, если бы ночной холод не начал пробираться под кожу.
-
-
18.12.2015 в 15:51– Вернемся домой?
– Да, наверно.
И было несказанно приятно войти в тепло дома, почувствовать приятную усталость в ногах и спокойствие в груди.
– Заварить свежий чай, Дженс?
– Да, только черный.
Вскоре они уже сидели с горячими чашками ароматного напитка, который дарил расслабление. Дженсен молча посматривал на серьезное выражение глаз Джареда, читающего что-то в интернете.
– Что читаешь?
– Ищу агента по продажам.
– Что продаешь?
– Дом.
– Уверен?
– Нам же нужно будет что-то купить, когда переедем. Ты хочешь дом или квартиру?
– Наверно квартиру, а ты?
– Мне все равно, главное – чтобы было куда прийти спать.
– В общем, я согласен. У меня тоже есть сбережения, думаю, тоже сгодятся на первое время.
– Старый коп, откладываешь деньги на старость, – Джаред сверкнул веселыми чертиками.
– Это кто тут старый?! – Эклз устремился к другу, ловко огибая кофейный столик, но Падалеки уже выскочил из гостиной и мерил лестницу на второй этаж большими шагами. – Сейчас я тебе покажу, кто тут старый. Он метнулся следом и настиг его у своей спальни, дверь которой уже успел распахнуть Джаред. Он, улыбаясь, отступил в сторону, ища пути отхода.
– Что, думаешь арестовать меня?
– Почти.
Протянул глухо Эклз, приближаясь вплотную, вжимая любовника в стену. Он обхватил его запястья в кольцо крепких ладоней и зажал их над головой Падалеки, который и не старался сопротивляться. Наоборот, он хотел этих прикосновений, грубых и резких, и он ждал такого же поцелуя, но разочарованно простонал, когда Дженсен застыл в миллиметре до его губ, любуясь этим нетерпением. Тогда решение освободиться из хватки пришло незамедлительно, чтобы самому взять то, что хотелось именно сейчас. Но как только он дернулся, его руки сжали стальной хваткой, и в противовес этому контур нижней губы очертил язык, едва касаясь. Хотя этого прикосновения было достаточно, чтобы по спине рассыпались миллиарды мурашек. Он снова потянулся вперед, а Дженсен, дразня, отклонился назад, и когда Джаред отчаянно стукнулся затылком в стену, желанный поцелуй накрыл его рот. Голова вмиг закружилась, в легких запылал огонь, заставляя пальцы дрожать, рассеяно расстегивая одежду. Падая на постель голыми телами, готовые высечь из плоти огонь, им хотелось быть ближе, чем они уже были, любить сильнее, чем уже любили. Дикие жадные поцелуи сменялись невесомыми касаниями губ, ласками языков, лишь подстегивающими желание, доводя его до пика. Джаред обхватил его поперек груди, сжимая ладонь на горле, ощущая, как под ней ходит кадык. Другой рукой он медленно раскрывал горячее кольцо упругих мышц, и Дженсен подставлялся на его движения, стараясь не кончить так быстро, только от одних пальцев. Удерживая себя на грани оргазма, он вдруг почувствовал, как Джаред подвинул его бедра, и он качнулся назад, навстречу горячему твердому члену, позволяя ему полностью войти. Тихие поскуливания Дженсена заставили двигаться резче, сжимать его сильнее, на секунды лишая его возможности дышать, а потом снова разрешать сделать глоток воздуха и продолжать вбиваться в его плоть, пока он не кончил, едва вскрикнув. Эклз развернулся в руках любовника, оставляя благодарные поцелуи на лице, плечах, обхватывая его все еще вздыбленный член и доводя его до разрядки быстро, любуясь, как искрит его удовольствие.
-
-
18.12.2015 в 15:52– Куда ты так рано?
– На работу. Эрик звонил.
Джаред наполовину выбрался из-под одеяла, напряженно глядя на то, как Эклз застегивает форму, поправляет воротник и манжеты, понимая, что становится параноиком.
– Я ненадолго. Ты останешься дома?
– Не знаю. Может, пройдусь.
– Хорошо. Давай, пока, – он подошел к постели, наклонился и поцеловал медленно и тягуче, стараясь распробовать на вкус сонные губы, в ответ Джаред потерся ласково носом о его скулу и оставил маленький робкий поцелуй на щеке.
– Пока.
Позавтракав, Падалеки решил не тратить время зря и созвонился с агентом. Договорившись с ним, он уже через час был рядом со своими домом и поджидал его, опершись о машину. Он думал о том, сколько всего связано с этими стенами, но все они тяготили душу, да и никуда они из его памяти не могли исчезнуть, даже когда дом продадут. Поэтому, когда высокий блондин вышел из своей машины, Джаред поспешил его пригласить внутрь, чтобы показать комнаты. Обсудив все вопросы и остановившись на приемлемой сумме для обеих сторон, он с облегчением выпроводил его, закрыв дверь. Он медленно двинулся по коридору, чуть шаркая ботинками по дубовому полу. Взглянув на лестницу, он увидел ряд фотографий с Женевьев и начал подниматься по ступенькам, снимая каждую из них, складывая в ладони. Он заглядывал в ее лучистые глаза, улыбался грустно ее солнечной улыбке, стирая кончиками пальцев серую пыль.
«Я не забуду. Никогда. Надеюсь, ты это знаешь».
И она знала.
Он проходил по комнатам, забирая с собой не только дорогие сердцу вещи, но и воспоминания. Как они впервые проснулись вместе в этой спальне. Она распахнула новые шторы, и солнечный свет схватил ее в объятья, и она улыбалась, будучи счастливой. Как друзья носились по гостиной в радостном угаре под новый год, сшибая пушистую ель на пол, путаясь в гирлянде и громко матерясь на весь дом, как неспешно тянулись редкие выходные в компании с Дженсеном в этих стенах.
Двор, покрывающийся мелкой зеленой травой, отдавал ему частичку прошлой жизни, бережно сохранив ее в ветвях розовых кустов, припрятав в старой беседке сокровенные разговоры, наполняя слух заливистым смехом, оставленным в теперь одиноко качающемся гамаке. Он складывал все это в сердце, запирая на маленький замок из грусти и печали, готовый сберечь все до конца жизни.
Закрыв дверь на ключ, он спустился по ступенькам дома, который совсем скоро должен был стать чужим, и лишь раз, садясь в машину, обернулся, чтобы заглянуть в пустые темные глаза дома.
***
Взглянув на мобильный, он понял, что уже наступил обед, и, сам не зная почему, набрал номер, давно заученный наизусть.
Громогласное «эх-хей» заставило улыбнуться и пригласить на ланч.
Миша вцепился в него крепкой хваткой квотербека, приветствуя, выскочив из-за столика в закусочной, где они обычно проводили перерыв.
– Я тоже рад тебя видеть, – Джаред приветливо похлопал его по плечу, усаживая снова на место.
– Что, после вчерашнего разговора не сидится на месте? Поинтересовался Коллинз, с любопытством шаря глазами по знакомому лицу, которое так изменилось за последние месяцы.
– Нет. Просто на сегодня закончил с делами, а Дженс еще не скоро вернется домой.
Их отвлекла подошедшая за заказом официантка, и они быстро продиктовали свой выбор.
– Так вы теперь официально живете вместе?
– «Официально» звучит как-то слишком официально, – хмыкнул Джаред. – Я сегодня встретился с агентом, продаю наш с Жени дом. Планируем переехать с Эклзом куда-нибудь подальше.
– Ничего себе. Так ты и впрямь уходишь из отдела? – Коллинз вскинул брови в изумлении. – А мы тут зашиваемся еще с делом Маргарет Шел. Ты же еще не забыл покромсанную старушку?
– Я же написал заявление Джиму, – игнорируя вопрос Коллинза.
– Да... Но... Мы все думали, что это все из-за случившегося. Что потом все перекипит, отболит, и ты вернешься. Бивер выкинул твое заявление.
– Что? Мать его...
Падалеки спал с лица.
– Но почему, черт?
– Ну, я же говорю. Он надеялся, что ты вернешься. Мы все на это надеемся.
– Нет, Миша. Мы все решили. Фак, придется ехать снова писать заявление, – он тяжело вздохнул и принялся ковыряться вилкой в принесенном обеде. – Как там Виктория?
– Вроде ничего... Но. Не знаю, она какая-то странная последнее время. Сердится, что я постоянно на работе. А что делать? Я и раньше на ней постоянно был, и, по-моему, так она меня еще меньше видела.
– Да… Это нормально для жен полицейских – ждать сутками напролет своих мужей.
– Что, ты теперь ощутил это на своей шкуре? – Коллинз не понял, как у него это вообще слетело с языка, и прикрыл рот сжатым кулаком, натыкаясь на острый взгляд бывшего коллеги. – Эээ… то есть, я…
– Интересуешься подробностями моей интимной жизни? – строго спросил Падалеки, а затем рассмеялся, видя, как Миша окончательно потерялся, но следом за ним хохотнул, сконфуженно пряча глаза.
– Что тут интересоваться, когда вы у меня во дворе устроили loveparty, к тому же Дженсен мне все давно рассказал. Ему тоже нелегко пришлось.
– Знаю. Мне ли этого не знать. Так что там с Чарлтоном и этой Шел? Поспешил в итоге сменить тему Падалеки, принимаясь за остывший кофе, он не признался бы, но ему все еще было интересно, как идут расследования по этим делам.
– Привет, Джим!
– Джаред, ну слава богу, уже и не чаял тебя увидеть.
Бивер подскочил со своего места и кинулся обнимать внезапно появившегося на пороге его кабинета дорогого сотрудника. Последний раз он видел Падалеки спустя неделю после похорон, и тот был в ужасном состоянии, молча написав заявление об уходе, он исчез из отделения. Что и говорить, за время его отсутствия у Бивера сердце изболелось за парня, и теперь, когда его лохматая голова показалась в дверях, он не мог сдержать своих чувств.
– Как ты, как ты, мальчик мой? Давай, присаживайся.
Джаред заметил, как у его начальника по-старчески задрожали губы, а глаза увлажнились в уголках.
– Ничего. Лучше, наверное, – попытался искренне улыбнуться парень.
– Вот и хорошо. Это правильно. Могу себе представить, каково тебе. Когда сын погиб... Хотя, впрочем, не будем об этом. Давай лучше по рюмочке. Он быстро достал из бара бутылку янтарного виски и суетливо разлил его по стаканам. Они взглянули друг на друга и молча опрокинули выпивку в рот.
– Ну давай, присаживайся, рассказывай, когда собираешься вернуться?
– Джим, я не вернусь. Собственно, поэтому и зашел.
Глаза Бивера округлились в изумлении, и он лишь открывал беззвучно рот, силясь возразить.
– То есть как?
– Я уезжаю.
– Но как же?
– Джим, это был не порыв души, когда я писал заявление. Это было обдуманное решение. Я больше не буду работать в полиции.
– Да ты понимаешь, что у меня тут все кувырком идет, после того как вы с Дженсеном ушли? Коллинз и Морган не справляются, Осрик пашет сутками. Остальные тоже по уши в работе, а ты мне говоришь, что уходишь!
– Я думаю, что вправе сделать подобный выбор, отработав здесь двенадцать лет.
Бивер потер отчаянно усы и перевел усталый понимающий взгляд на Падалеки. В конце концов, он бы и сам не пожелал ему провести всю жизнь на этой работе…
– Две недели. Пока я ищу замену. Ты будешь работать с любым новичком, которого я тебе предложу, – тоном, пресекающим любые возражения.
– Только две недели, – согласно кивнул Падалеки и облокотился на стол, скрещивая пальцы.
– Приступаешь завтра с утра. Как раз из академии присылают двух парней. Введешь их в курс последних дел.
– Договорились, Джим. А теперь сам введи меня в курс последних дел, – улыбнулся он, видя, что босса наконец-то отпустило негодование, – Слишком давно меня не было. Я конечно поговорил с Коллинзом, но хотелось бы еще раз все услышать от тебя. Так за неторопливым разговором день Джареда наполнялся новостями, которые заслоняли собой тревожные мысли об Эклзе.
-
-
18.12.2015 в 15:52Эклз встал позади, поглаживая напряженные плечи через мягкую серо-зеленую фланель ссутулившегося за компьютером Джареда.
– Договорился с агентом. Дом скоро продадут, – оторвавшись от экрана, он повернулся на стуле к Дженсену и, ухватив за бедра, усадил его на колени.– А у тебя как? – Падалеки прижался к теплому боку любовника, сам не замечая за собой, как прикрывает от удовольствия глаза.
– Полный абзац. Крипке вызывает всех подряд на допрос по делу Чарлтона. Чувствую, скоро он доберется и до отца Бернарда. Выяснилось, что Дерек как раз в церкви святого Патрика передавал наркотики своим сообщникам. Разумеется, сейчас их и след простыл. Вся его набожность была тщательно продуманной игрой. У него была своя схема работы с посредниками, целый день допрашивал сегодня одного. Эрик планирует обыск в доме Дерека. Хочу успеть переговорить с Холли – боюсь, для нее это будет нелегко.
– С ней вообще стоит поговорить по поводу отца. Что если она все знала? Или того хуже прикрывала его или участвовала как-то в его делах.
– Да, я обязательно к ней съезжу.
– Был сегодня у Бивера. Написал повторное заявление об уходе.
– Ого. А он что?
– Заставил отрабатывать две недели. Завтра начинаю вводный курс «молодого следователя» с двумя ребятами из академии, – безрадостно констатировал факт Падалеки, ощущая надвигающуюся головную боль, стоит лишь заговорить на предмет работы.
– Как когда-то это было со мной, – Дженсен тепло улыбнулся своим воспоминаниям, представив Падалеки с гордо вздернутым подбородком, идеальной осанкой и горящим взглядом, каким он предстал перед ним в их первый день практики. Эклзу тогда потребовался весь его арсенал умений, дабы не показать, что этот взгляд зелено-янтарных глаз свел его с ума.
– Да. Ты был просто фрик-контроль, и как я сразу не понял, что это означает, – Джаред повел плечами и скривил губы в усмешке.
– Ты просто тогда был еще совсем зеленый, не смог прочитать моих посланий, – Эклз взял его за подбородок и поцеловал, наслаждаясь мягкостью губ и тем, как сталкиваются языки.
– Зато сейчас у меня есть все ключи к ним, – Падалеки прошелся языком по шее, оставляя влажную блестящую дорожку на коже.
– Ох же ж черт. Как ты это делаешь? – Дженсен прижался к горячей щеке лбом, облизывая губы, понимая, что все внутри полыхнуло огнем желания от одного этого незначительного трюка.
– Могу рассказать парочку секретных методов, и, если очень хорошо попросишь, даже покажу их на практике, – с придыханием шепнул Джаред, и этого было достаточно, чтобы Эклз схватил его за запястье и потащил в спальню.
– Натаниэль, я вас ни в чем не обвиняю, но выясняется, что вы все это время нам врали, у вас может появиться реальная возможность ознакомиться с тюремными стенами за дачу ложных показаний. И я не пугаю, это на самом деле будет так. При всем уважении к вам, я не могу вас оградить от этого разговора и его последствий. В силу новых открывшихся обстоятельств я и мои коллеги вынуждены проводить эти допросы. Как раз вчера я общался с вашим настоятелем – отцом Бернардом, и именно он случайно упомянул, что вы были последним, кто общался с Дереком Чарлтоном в день, когда его убили.
Следователь еще раз окинул взглядом мужчину, сидящего напротив него, и поразился его надменному виду и тому, с каким вызовом он на него смотрел. Он совершенно не походил на того Натаниэля Бузолича, с которым он общался месяц назад. От его кротости не осталось и следа, глаза, которые он прятал от него, теперь смотрели открыто и были полны каким-то лихорадочным блеском, причину которого Эклз только собирался выяснить.
– Натаниэль.
– Можно просто Нэйт.
– Хорошо, Нэйт. Ты видел Дерека в день его смерти?
– Видел.
– Почему тогда в прошлый раз ты сказал, что уже неделю его не встречал?
– У меня были и есть причины не говорить всего.
– Какие же?
– Это неважно. Единственное, что вы можете, – это поверить мне на слово, что я не убивал Чарлтона.
– Ты знаешь о нем что-нибудь, что могло бы нам помочь найти его убийцу?
Бузолич усмехнулся, щуря карие глаза.
– Вам действительно это важно? Важно, кто убил эту сволочь?
Эклз чуть приподнял бровь, и это было единственной реакцией, которая могла бы выдать его безграничное удивление. Перед ним сидел определенно не служитель церкви, а скорее, холоднокровный судья, если не сказать больше.
– Я считаю, что убийца заслуживает наказания.
– Даже если он убил наркоторговца, который годами обворовывал больницу, и он повинен в смертях сотен, а может, и тысяч детей, которым предлагались наркотики его дружками?
– Вы рассуждаете не как церковный человек, Нэйт.
– А я и не прислужник Бога.
– Что же вы тогда делаете в приходе святого Патрика?
– Наверное, то же, что и многие другие, кто туда приходит. Ищу спокойствия. Возможности помочь другим.
– Где ты работал до того, как пришел в церковь?
– Я был солдатом 1-й кавалерийской дивизии. Служил в Ираке. До этого был помощником в церкви, где служил мой отец.
– Что тебя заставило уйти из армии.
– Меня комиссовали, после того как освободили из плена.
– Как долго ты там пробыл?
– Тридцать дней. Потом нас нашли. И знаете, детектив, убийство – это не всегда плохо.
От такого тихого и доверительного тона, с каким была произнесена эта фраза, у Эклза кровь застыла в венах.
– Зачем вы приезжали к Дереку?
– В церкви был организован сбор пожертвований для одного пациента Чарлтона. Я привез ему деньги.
– Как ты был одет?
– Как обычно на работе. Сутана и колоратка.
– О чем вы говорили?
– Я ведь имею право не отвечать на этот вопрос?
– Разумеется.
– Тогда, я не стану отвечать. Это был личный разговор.
– Скажи, у тебя в доме есть холодное оружие?
– Нет.
– Огнестрельное?
– Beretta 92 FS.
– Нэйт, о чем вы разговаривали с Дереком?
– Я не могу сказать.
– Ты же понимаешь, что ты главный подозреваемый?
– Меня это мало волнует, – мужчина прошелся небрежным движением руки по чуть тронутым сединой вискам.
– Я получу ордер на обыск твоей квартиры.
– Можете делать что считаете нужным, детектив.
Через полчаса Эклз и группа его людей направились в дом Бузолича, чтобы провести там обыск. Его скромная однокомнатная квартира была тщательно осмотрена на предмет оружия, а также наркотических средств. Эрик Крипке не исключал, что Бузолич мог работать с Чарлтоном, в чем сомневался Эклз. Тем не менее он принял участие в обыске и ничего не обнаружил, не считая того самого пистолета, про который сказал Нэйт. Обтянутый черной кожей кейс для хранения сразу бросился в глаза, как только следователь открыл платяной шкаф. Натаниэль не планировал его скрывать, это оружие он получил на службе, разрешение на хранение лежало вместе с разобранной серебристой Береттой, рядом с полной обоймой патронов.
-
-
18.12.2015 в 15:53– Нет, он определенно что-то скрывает, что приведет нас к раскрытию этого убийства.
– Или чего-то большего, – задумчиво пробасил Падалеки, выключая телевизор, и развернулся к Эклзу. К их радости, они оба пораньше вернулись с работы и теперь нежились в компании друг друга.
– На обыск приехал отец Бернард. Начал мне доказывать, что Бузолич самый мирный человек на свете. Но в это с трудом верится, ты бы видел каким взглядом он сверлил меня на допросе. И знаешь, что я выяснил, у него не все в порядке с головой. У него случаются временные провалы в памяти, после того как он пробыл в иракском плену почти месяц.
– Такой может перерезать глотку и просто забыть об этом…
– По причине провалов в памяти его комиссовали. В госпитали он и встретил отца Бернарда. Он за него горой, как за родного сына. Черт знает почему. Ладно… Разберемся. Как там новички?
– Нормальные ребята, но, на мой взгляд, слишком запальчивые. Рвутся в бой.
– Ты и сам был таким.
– Да, но я быстро понял, что это может обернуться против меня и людей, с которыми я работаю бок о бок. Ты же знаешь, что во время операций мы отвечаем друг за друга.
– Я прикрываю тебя.
– Ты прикрываешь меня. А я прикрываю твою спину. Все верно, Дженсен. А в глазах этих двух я вижу блеск и желание отличиться во чтобы то ни стало. И плевать, что кто-то схлопочет пулю.
– Молодняк. Вот поработают как мы, пыла поубавится. Захочется тихого вечера, а не ночи, проведенной в засаде. И уж если есть к кому вернуться домой, то героизм свой попридержат.
– Ты написал заявление об уходе, Джен? Падалеки оторвал голову от груди любовника и заглянул в глаза.
– Написал. Эрик был в бешенстве, – Эклз запустил пятерню в длинные волосы Джареда и легко потрепал. – Думаю, совсем скоро нам нужно начать собирать вещи. Ты уже решил, куда хочешь перебраться?
– А тебе куда бы хотелось?
– Черт его знает… Давай туда, где потеплее, а то плечо ноет на этот холод и сырость.
– Мельбурн? Таллахасси? Майями?
– Оу, поваляться на пляже в декабре. Майями.
– Тогда начну подыскивать нам жилье.
– Всегда хотел пожить в студии на берегу океана.
– Ого, – Джаред прижался всем телом к Дженсену, забрасывая ногу на бедра и устраивая голову на его плече, превращаясь в некое подобие лианы, оплетающей сильный и крепкий ствол дерева. – Ну, агент сказал, что можно продать дом за приличные деньги, но если это нужно сделать быстро, то разумнее сбавить цену.
– В конце концов, я тоже могу продать свою развалюху. Миллион, конечно, не получим, но хоть что-то.
– И тебя не пугает отсутствие возможности куда-то сбежать от меня? – Падалеки спросил и сам себя отругал за этот глупый вопрос, который заставил, наверно, заискрить все нервные окончания в теле. Но вот он ощутил мягкую тихую улыбку у себя на макушке, и сердце успокоилось.
– Я всю жизнь хотел быть рядом, и теперь, Падалеки, у тебя нет никаких шансов от меня отделаться. Даже если очень захочешь.
– Не захочу.
Доверившись ночи, надеясь отдохнуть от каждодневного хаоса на работе, они раскинулись на кровати. И если Эклз безмятежно спал, скомкав подушку в удушливые объятья, то Джаред метался по матрасу, обливаясь холодным потом, не в силах заставить себя проснуться, пока не досмотрит свой кошмар до конца. Глухой стон сменился скрежетом зубов, а ладони сжались в кулаки, и все тело спасительно вздрогнуло, пробуждая мозг от болезненного сна.
– Эй, ты в порядке? – тревожный голос слышался будто издалека, хотя Эклз навис у него перед самым лицом пытаясь всмотреться в глаза. И поразительно было то, что несколько секунд назад Падалеки орал в голос, а проснувшись сейчас, он силился издать хоть звук, но связки будто сорвало, а язык прилип к сухому небу. – Опять кошмар?
Эклз и так знал, что кошмар, просто нужно было сказать что-то вслух, чтобы не казаться перепуганным мальчишкой, когда свет от настольной лампы осветил это мокрое от липкого пота лицо и полные страха глаза.
– Сейчас…
Он быстро вскочил с постели, прошлепав босиком куда-то вглубь дома, и вернулся минуту спустя с полотенцем в одной руке и крепко зажатой бутылкой и стаканами в другой.
– Вот, держи.
Эклз впихнул ему махровое белое полотенце в ладони, но тот, скомкав, швырнул его в сторону. Стянув с себя мокрую, пропахшую страхом футболку, Джаред потянул подушку вверх и уже с облегчением откинулся на нее. Пока Дженсен разливал по стаканам золотистый коньяк, он не сводил с него взгляда, рассматривая напряженную линию губ, глубокую складку между бровей, чуть кривой нос и понимал, что сдохнет в ту же минуту, если однажды откроет глаза, и не увидит этого лица.
– Давай пей.
Приятная традиция напиваться вместе крепла день ото дня, а теперь и переходила в ночь. Хватанув приличный глоток, Эклз отставил стакан на прикроватную тумбочку и, усевшись сверху, уставился на Джареда.
– Хочешь рассказать?
Короткий отрицательный кивок. Как всегда. Да, Дженсен и так знал, о чем сны его Падалеки, докопавшись до него однажды, он выяснил, что сам является причиной ночных кошмаров.
– Джа. Посмотри на меня?
И он смотрел больными опухшими глазами с влажной поволокой.
– Ну что мне сделать, чтобы все это прекратить? Ну скажи мне? – он обхватил его лицо ладонями, наклонился и коротко поцеловал, а потом снова и снова, отрываясь только чтобы заглянуть в глаза.
– Не знаю… Просто будь рядом, каждую чертову секунду, чтобы я мог тебя видеть, – Джаред обнял его в ответ, сжимая, наверно, до хруста в костях, утыкаясь лицом в грудь.
– Потерпи еще чуть-чуть. Мы свалим к океану. Я стану продавать мороженое на пляже, а ты – загорать на белом песке неподалеку. М-м? Как тебе? Что может быть безопаснее, чем стать мороженщиком? – Дженсен улыбнулся ему в губы и снова увлек в поцелуй, стараясь переключить мысли Падалеки в другое русло. Он вылизал мягкую кожу на шее, перекатывая горько-соленый вкус его кошмара на языке, и все, чего ему хотелось – чтобы Джаред перестал бояться потерять его еще раз. Совсем недвусмысленно потеревшись о низ его живота, он с радостью ощутил, как расслабились плечи и спина его любимого мужчины, а руки в ответной ласке пробрались под одежду. Эклз подмял любовника под себя, торжествуя над сновидением, а Джаред пошел на поводу его улыбки и настойчивости, позволяя желанию неторопливо заполнить все тело и сознание.
Бледные лучи солнца упорно пробирались между полосками жалюзи, расчерчивая спину и лицо Дженсена зеброй тени и света.
– Доброе утро, – проговорил он, не поднимая век, чувствуя на себе взгляд.
– Доброе утро. Ты так сладко спишь, что не хотел будить.
– Черт, жутко не хочу на работу, но сегодня нужно подготовить бумаги для обыска в доме Чарлтона. Эрик сказал – послезавтра. Может, поговорить с Бивером?
– О чем?
– Ну, это теперь наше общее дело, может, он пришлет кого на подмогу. Да хоть твоих этих новеньких. Лишняя пара рук не помешает.
– Ладно. Поговорю с ним вечером. Хотел заняться поиском квартиры сейчас. Можешь задержаться ненадолго?
– Да, сейчас душ приму, и посмотрим варианты.
– Я пока завтрак приготовлю.
А потом Эклз ехал слегка опьяневший от счастья, губы сами разъезжались в улыбке, и сердце запиналось от каждого всплывавшего мгновения в голове: как Джаред, сдвинув брови, описывал их место, а потом вдруг улыбался, показывая ямочки на щеках, когда его фантазии совпадали с мечтами Дженсена, как он мерил руками что-то в воздухе, силясь объяснить. И почему-то ясно виделись они в новой квартире, заваленной банками с краской, рулонами обоев, кучей инструментов, они посреди всего этого упорядоченного хаоса перемазанные в белилах. Он мог поклясться, что в тот момент в носу защипало от запаха лака, почувствовался привкус цементной пыли на губах, и поцелуй на щеке застыл вполне себе реально.
-
-
18.12.2015 в 15:54– Мистер Эклз, что происходит? Почему опять все эти люди здесь?
Девушка испуганно таращилась на толпу полицейских в ее дверях, впереди которой стоял Дженсен.
– Холли, открылись новые обстоятельства по делу твоего отца. У меня есть ордер на обыск всего дома и прилегающей территории.
– Д-да, да, разумеется. Проходите, – она отступила в сторону, пропуская людей в дом, которые тут же рассосались по всем углам в комнатах. – Какие же обстоятельства открылись?
– Присядь, сейчас мы обо всем поговорим.
Эклз достал из кармана диктофон и положил его между ними на невысокий столик, пока Холли наблюдала, как по ее дому расхаживают посторонние люди.
– Скажи, твой отец встречался с кем-нибудь подозрительным, может, вел себя как-то необычно или получал странные звонки, перед тем как с ним случилось несчастье?
– Нет, не было ничего такого. Он очень часто пропадал на работе, уезжал в командировки, по выходным и праздникам в церкви был.
От этого заявления Эклза скривило, будто лимонной кислоты хватанул.
– К вам в дом приходил кто-нибудь?
– Нет. Ну, может, не при мне. Пока я в школе или в церкви была.
– Твой отец принимал какие-нибудь лекарства? Можешь показать мне его комнату и где он их хранил?
– Кажется, он что-то пил от язвы. Пойдемте наверх, я провожу.
Они медленно поднялись по лестнице, и прошли по темному короткому коридору.
– Вот его комната, – блондинка остановилась шагах в трех от двери, не смея ступить ближе. – Вы можете зайти и все там осмотреть.
– Спасибо.
Их прервал офицер, поднявшийся на второй этаж в поисках хозяйки.
– Простите, мисс. Нам нужны ключи от сарая во дворе, и еще гараж нужно осмотреть.
– Да, конечно, – Холли заторопилась проводить полицейского, а Дженсен чуть толкнул дверь в комнату Дерека. Он обвел ее изучающим взглядом справа налево. Обычная комната не выделялась особо на фоне сотни других, которые за долгие годы приходилось осматривать. В какой-то момент она даже показалась ему уютной, с золотистым рисунком на обоях, тяжелыми темными шторами на окнах, и гардеробной, отделяющей ее от общего пространства. Именно ее он и решил осмотреть первой. Порядок, который царил там, мог поспорить только с порядком в операционной Чарлтона. От аккуратно разложенных белых накрахмаленных рубашек становилось как-то не по себе, учитывая тот факт, что человек, носивший их, умер почти полгода назад, но Дженсен удержался от желания смять их идеальную поверхность. Вместо этого он стал по очереди осматривать ящики, где было так же тошнотворно ровно разложены вещи, словно их раскладывали по линейке, тщательно вымеряя края. Не найдя ничего подозрительного вогромного размера шкафу, он снова вышел в спальню. Приложив достаточно усилий, он поднял матрац с кровати, и поначалу ничто не останавливало взгляд, когда, уже решив положить его на место, Дженсен заметил вокруг круглой резной ножки царапины, которые обводили дорогое красное дерево уродливым кольцом. Осмотрев другие ножки на предмет таких же повреждений, ничего не обнаружил. Потратив еще несколько минут, он закончил обыск, так ничего и не найдя, но все же сфотографировал на телефон ножку кровати. А затем вернулся в коридор, где наткнулся на Осрика, приехавшего помогать с обыском.
– Здорово!
– Привет! Отлично, что выбрался. Тут еще две комнаты для гостей, справишься?
– Обижаешь, – Осрик хлопнул друга по плечу. – Поболтаем после, ок? Бивер на час отпустил.
– Ладно. Он махнул Чау рукой и, развернувшись, уперся лицом в еще одну дверь. Недолго думая, он повернул руку и вошел в залитую густым белым светом спальню. Дженсен сразу догадался, что это комната Холли, и не только по распятию черным крестом зияющем на блеклых обоях, но и по какой-то кротости, с которой было обставлено помещение. Все стояло на своем месте, и нарушать покой вещей совершенно не хотелось, но он был обязан все проверить. Осмотрев неспешно комод и антресоли, постель, он раскрыл шкаф и раздвинул вешалки с мягким трикотажем.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, Мистер Эклз?
От неожиданности следователь развернулся очень резко, чем смутил хозяйку комнаты до розовых пятен на щеках и шее.
– Простите, что напугала. Она сцепила пальцы в каком-то нервном движении и потупила взгляд.
– Все в порядке. Я уже почти закончил.
– Что-нибудь нашли в комнате отца?
– Нет, Холли...
– Эклз, пойди сюда, тебя Эрик к телефону.
– Иду. Прошу, извини, мне нужно отойти.
Следователь наклонил голову в знак извинения и прошел следом за парнем из его группы. Девушка же подняла голову, провожая его напряженным взглядом в спину, а потом она улыбнулась чему-то с теплотой, вздернув обычно грустные уголки губ вверх. Подойдя к шкафу с вещами, она бесшумно закрыла дверцы и вернулась в гостиную, где всюду сновали нежданные гости.
«Живите настоящим днем, потому что прошлого и будущего не существует. Все это знают, но почти никто не может уловить этот момент настоящего, чтобы прожить и запомнить его. Большинство гонится за будущим, хотя смутно представляет его. По мне, так я как никогда четко ощущаю этот момент настоящего, каждый раз когда слышу запах собственного гниющего тела. А будущее представляется последней страницей старой детской книги, и ты закроешь книгу, как когда-то это сделал Дженсен. И что потом? Посмотри на меня. Слышишь? Посмотри».
Миша не слышал, но голова сама собой поднялась, и глаза прилипли взглядом к состарившемуся лицо бывшего коллеги, друга.
– Прости, что я ничего не сделал тогда. Не смог помочь ему.
«Ты всегда можешь сделать что-то сейчас. И ты знаешь, что именно надо сделать. Только боишься. Правильно или нет – тебя страшит больше всего на свете. Открою тебе секрет, не существует ни того, ни другого. Что бы ты ни выбрал, я тебя пойму. Только прошу, дочитай книгу уже завтра», – Джаред почувствовал, как его пальцев коснулась дрожь чужой ладони, словно обещая исполнить это единственное желание. И он сжал ее мысленно в ответ.
Двое стояли у могильной плиты на залитой полуденным солнцем поляне. Джаред наклонился и коснулся острых иголочек только что появившейся ярко-зеленой травы, выбившейся из-под тяжелого гранитного пласта. Дженсен его не торопил. Он тоже пришел попрощаться, их долгожданный отъезд был совсем близко. Они не собирались забывать того, что было, просто решили жить дальше.
– Пойдем, – чуть слышно сказал Падалеки и двинулся вперед, по ровной тропинке, ведущей с кладбища, – Подвезти тебя до работы?
– Да. Сегодня постараюсь вернуться раньше. Закончу с этой бумажной волокитой в отделе, и домой. Нужно посуду сложить в коробки.
– Я уже почти все упаковал. Осталось пара чашек.
– Когда ты только все успеваешь?
– Ну, оказывается, если не работать сутками напролет, то появляется много времени на всякие там мелочи.
– Не верю, что осталось два дня до конца.
– А ты поверь, Джен, поверь, – они одновременно сели в машину.
Джаред всегда себе удивлялся: когда можно было поспать в выходной хоть до обеда – он неизменно просыпался в семь утра, повинуясь внутренним часам. Вот и в эту субботу он раскрыл глаза совсем рано, понаблюдав за спящим Эклзом, он встал у шкафа, в котором осталось только самое необходимое. Он вдруг заметил свои кроссовки и тяжело вздохнул – бег по утрам он забросил уже давно. Хотя что мешало возобновить пробежки? Уже через полчаса он бежал по направлению к центральному парку, дыша ровно в такт ударяющим об асфальт подошвам. Это было достойным прощанием с городом, который был еще не разбужен субботней шумихой. Одна аллея сменяла другую, пересекаясь и распадаясь на более мелкие тропинки, они вели его вглубь парка, где он неожиданно заприметил силуэт, тонкий и грациозный.
– Привет, рыжая! – крикнул он бодро, и на знакомый голос ответила широкая улыбка.
– Джаред! Классно, что встретились! А я тоже сюда приехала на пробежку. Люблю это место.
Дэй, чмокнула его в щеку, и они устремились вверх по дороге в одном ритме.
-
-
18.12.2015 в 15:55Эклз подскочил на кровати с глазами, готовыми выскочить из орбит.
– Не может этого быть! Чтоб меня!
Ему не показалось, нет, он точно видел его, и теперь мозг впихнул эту четкую и яркую картинку ему в утренний сон. Кровь шумела в ушах, виски пульсировали, а воздуха в груди не хватало. Надевая на ходу джинсы, он быстро воткнул ступни в ботинки, и накинул ветровку, выбегая к машине. Сначала он должен был сам проверить, убедиться, что это был не просто сон, а нечто упущенное им в реальности. По пустым дорогам он вскоре подъехал к дому Холли Чарлтон. Постучав в дверь, он обошел его, так и не получив доказательств, что внутри кто-то есть. Наудачу дернув ручку веранды, он с радостью увидел, что путь открыт, и устремился внутрь дома. Перескакивая ступеньки широкой лестницы, он в два счета поднялся наверх и уже стоял напротив спальни девушки. Он постучал, но ответа не последовало, и тогда он толкнул дверь, заходя в комнату, где был несколько дней назад. С тех пор на первый взгляд ничего не изменилось, даже как будто не сдвинулось ни на миллиметр, но эта мысль погасла где-то на задворках подсознания, как только он развернулся и уперся взглядом в шкаф. Тот самый с белыми хлипкими створками, который он распахнул сегодня во сне. То же самое он сделал сейчас, и стоило лишь чуть показаться внутренностям этого доисторического деревянного урода, как взгляд выхватил среди одежды черный кожаный кейс. Почти точная копия того, что он видел в квартире Бузолича. Руки сами собой жадно вцепились в него, а затем щелкнули замком и откинули крышку.
– Твою ж мать… – едва слышно просвистел он.
– Она тут совершенно ни при чем, – раздалось за его спиной, и он вздрогнул от направленного на него пистолета.
– Холли, опусти оружие. Это не игрушка.
– Не дергайся, тогда все будет в порядке. А может и нет…
Она сняла с предохранителя и даже не изменилась в лице, смотря на Дженсена каким-то прозрачно-хрустальным взглядом.
– У тебя при себе ордер на обыск?
– Нет, – судорожно дернулся кадык в горле, и мужчина отступил назад.
– Тогда я смело могу сказать, что приняла тебя за вора.
В ее голосе был холодный металл, острее которого кололо туда, где сейчас гулко бухало сердце.
– Да и ведешь ты себя соответствующе, – блондинка, хрупкая и легкая, совершенно не вязалась с большим пистолетом, который она перехватила в другую руку. – Что собираешься с ним делать?
Она указала взглядом на раскрытый кейс. Дженсен опустил глаза на широкий длинный нож с черной рукояткой, на лезвии которого до сих пор была кровь.
– Отнесу его в участок.
– Плохая идея.
– Холли, я не верю, что ты убила отца.
– Ну что ты, это не Холли. Эта тихоня никогда бы не смогла. Вечно за нее всю грязную работу делаю с самого детства. Поверь, эта скотина – ее отец – заслуживала смерти. Убийство не всегда зло, иногда оно избавление.
– Ты знала, что он торговал наркотиками?
Следователь смотрел, не отрываясь, в точеное красивое лицо шестнадцатилетней девочки, которую он когда-то утешал после смерти отца, за которую ныла душа, и ему не верилось, что перед ним тот же человек. У нее был иной взгляд, брови надменно вскинуты, а голос, голос был совершенно чужой, уверенный и твердый, скорее принадлежащий юноше, но никак не юной особе. Ее глаза смотрели на него прямо и с интересом, чего Холли никогда не делала, ее глаза всегда были покорно опущены в пол.
– Конечно, знала. Ты что, думаешь, я в церкви коленки протирала? Это было участью замухрышки. Она ни на что не годилась, только ныть и могла. За что и получала от него, а иногда и я. Последнее время было чревато позволять ей часто бодрствовать.
– А где Холли? – Эклз сам не узнал свой голос от напряжения, но он точно видел перед собой не Холли Чарлтон. Ее сестру близнеца?
– Спит.
– Где? – недоумевающее спросил следователь.
И девушка снисходительно посмотрела в его, как ей показалось, испуганное лицо, а затем молча постучала себе по виску маленьким тонким пальцем. Мужчина почувствовал, как в горле у него набухает комок паники. «У девчонки съехала крыша – и это проблема». Нужно было что-то срочно предпринять, а не ждать, когда она его пристрелит.
– Можно я положу это на пол? – он чувствовал, как подушечки пальцев вибрировали от внутреннего давления и напряжения.
– Можно, только без глупостей. А то папочкин пистолет заряжен и у него очень чувствительный курок.
– Я понял.
Медленно он опустил ящик с ножом на пол, и Холли с удовольствием для себя отметила, что у детектива посеребрились потом виски.
– Чей это нож?
– Да ты и сам догадался, раз пришел.
– Бузолича.
– Бинго! Дал мне для самообороны. Только, наверно, не рассчитывал, что я так скоро пущу его в ход. И ведь догадывается, что это я грохнула этих сук. И молчит. Знаешь, влюбился. Он мне рассказывал, что ты его допрашивал, – она немного нервно засмеялась и оглянулась назад, а затем спиной отошла к постели и села. Девушка выглядела совершенно нелепо в сорочке почти до пят и с пистолетом, чернеющим в хрупкой руке.
– Да спрашивай, я же вижу, что у тебя уже дым из ушей валит от любопытства. Хотя что с вас, полицейских, взять, только так бравада пропадает. Где вы были, когда действительно были нужны, а?
Эклз сделал движение рукой по направлению к ней и чуть переступил ногами вперед.
– Холли, давай ты уберешь пистолет, и мы поговорим, ты мне все расскажешь. И я придумаю, как быть.
– Стой где стоял, иначе я сделаю в тебе дырку. Шаг назад.
И следователь послушно отступил назад.
-
-
18.12.2015 в 15:56– Так, значит, ты уезжаешь. Хорошо, что встретились перед отъездом, – Фелиция провела костяшками пальцев по идеально гладкой щеке друга, и тот улыбнулся своим воспоминаниям, как вчера утром Дженсен брил его бороду в душе, смеясь, старательно намыливая жесткие волоски.
– Приезжайте к нам, как только мы устроимся. Я пришлю тебе адрес на почту.
– Большое спасибо за приглашение. Ты же знаешь, что я не откажусь. Ди и Алайна с удовольствием позагорают с детьми на песочке. Ох… Нет, ты правильно поступаешь. Удивляюсь, как только тебя с работы такого отпустили. Замену так сразу и не найти.
– Да брось. Незаменимых не бывает. По правде сказать, я с легким сердцем оттуда ушел. Мне нужно все это оставить. Я чувствую, что больше не могу там работать. Не потому, что мне осточертело, а потому, что я холодею от страха, когда рабочий день подошел к концу уже два часа назад, а его все еще нет дома. Это невыносимо. Раньше, когда он постоянно был рядом в отделе, я всегда знал, что обернусь и увижу его, позову, и он откликнется. Сейчас же просто чувствую себя параноиком. И, черт, я им стану, если мы не уедем.
– Нам с Алайной переезд пошел на пользу. Так что поезжайте. Только я буду скучать по нашим с тобой общим вскрытиям, – лучезарно улыбнулась подруга, и Джаред, очарованный, сверкнул ровным рядом зубов в ответ. – Кстати, ты не в курсе, ту красотку еще не нашли?
– Какую красотку? – Джаред потянул бровь вверх, делая глоток кофе.
– Ну, ту, что убила старушку Маргарет. С тридцатью ножевыми.
– С чего ты решила, что это женщина ее убила?
– Я ездила к одному профи, он умеет определять пол по отпечаткам пальцев. Так вот он дал 99%, что убийца – женщина.
– Ты меня озадачила, правда. Но ребята мне ничего не говорили. Да я и на работе нечасто появлялся после того, как Жени умерла. А сейчас с новичками работаю последние дни. Можешь рассказать поподробнее?
– Ну конечно. Он работает в ФБР. Отличный специалист. Я знаю его с института, – Фелиция склонилась к другу чуть ближе, складывая руки перед собой, погружаясь в свой рассказ с головой. Двое никуда не спешили, и было приятно провести начало дня за увлекательным повествованием, тем более что следующую встречу друзей было сложно предсказать.
-
-
18.12.2015 в 15:59– Мы же друзья, Холли. Давай просто сядем и поговорим.
– Мы не друзья. То, что ты вытирал сопли с этого симпатичного личика, не делает тебя моим другом. Твои друзья пару дней назад разворотили мне полдома, так ничего и не найдя. Нужно быть наивными идиотами, чтобы думать, что такая хитрая сволочь как мой отец хранила товар в этом доме.
Дженсен посмотрел в сторону открытой двери, до которой было не так уж далеко, но бежать было чревато.
– Хочешь сбежать? Нужно было думать раньше, прежде чем сюда совать свой нос.
– За что ты его убила? Теперь я в курсе, что он был еще тот тип, но все же,– девушка вытянула губы в трубочку и потерла бровь, чуть подкинув ствол пистолета вверх, так что дуло уставилось в грудь мужчины, а потом перевела его выше, в лоб, вытягивая руку вперед.
Что там говорят? Мужчины не боятся? Не плачут? Они должны быть сильными и выносливыми, не показывать своих чувств, быть хладнокровными и решительными. Тем более если ты полицейский. Эти качества должны быть в крови. Но что если перед тобой стоит ребенок с зажатым в ладони пистолетом? Что если ты не можешь быть героем в этот момент, когда черное отверстие пистолета смотрит в глаза и пошевелиться нет сил? Эклз не хотел быть героем, единственное, чего он хотел, – это уйти из этого дома живым, вернуться в свой, где его ждут. Только одна эта мысль заняла все его сознание, пока голос снова не зазвучал, а слова не покатились к его ногам, отскакивая от стен старого дома, двери которого скрывали слишком многое.
– Ты даже не представляешь, как было приятно слышать скрип лезвия, вскрывающего его горло. Какое это было облегчение. Он задергался и пополз от меня, подтирая своей жирной тушей собственную кровь. Эта чудная картина у меня перед глазами так и стоит каждую ночь. Холли, конечно, было жалко. Пришлось вылезти из окна, пройтись по улице и только потом ее направить домой. Она рыдала в ужасе и так и не решилась вызвать скорую, что лично меня не могло не радовать. После того, что он с нами делал на протяжении стольких лет. Ты даже себе представить не можешь... Ты представить себе не можешь, каково это – лежать дни напролет прикованной к кровати в его комнате! Она рявкнула так, что крик, должно быть, было слышно на улице, и это давало надежду заложнику.
А потом она вдруг умолкла, взгляд остановился, уставившись в никуда или в те дни бесконечного кошмара, Эклзу было не определить причину этого ступора, но он дал ей несколько секунд на раздумье. Потом с ее глаз будто сошел туман, она снова заговорила, будто ее кто-то включил, нажав на кнопку проигрывателя.
– Первый раз он изнасиловал Холли, когда ей было восемь. Тогда я и пришла, чтобы забрать ее боль. Хотелось защитить ее, чтобы она перестала плакать. Это ведь нормально – желать убить того, кто мучает дорогих тебе людей? – она посмотрела в темно-зеленые глаза и опустила голову. В этот момент Эклз воспользовался моментом и сунул руку в карман куртки. Теперь он вознес хвалебный клич своей забывчивости, когда обнаружил там свой мобильный, забыв вынуть его вчера по возвращению домой. Он нащупал пальцами кнопки разблокировки и без особой надежды нажал на центральную кнопку.
«5» было быстрым набором для Коллинза. В следующий момент он выдернул руку и заговорил хрипло, словно голос собирался вот-вот пропасть. Оставалось только надеяться, что бывший сослуживец возьмет трубку, прислушается к разговору и хоть что-то поймет.
– Почему вы никому не рассказали?– он сам не понял почему, но начал воспринимать девушку, стоящую перед ним, и Холли как абсолютно двух разных людей.
Холли мгновенно одарила его белозубой шальной улыбкой.
– Почему же не рассказала. Наверняка помните Маргарет Шел. Зарезать ее было не меньшим удовольствием. Я прибежала к ней однажды вся в крови после побоев, и всё, что она потом сделала, – это позвонила Дереку и договорилась о сумме, за которую согласна молчать. А потом, потом она помогла избавиться ему от моего ребенка! Которым я забеременела, когда мне было четырнадцать. Пока я ждала малыша, он держал меня в подвале взаперти. Там же и принял роды. И она, она чертова старая сука, забрала его!
Гримаса отчаянья перекосила ее нежное красивое личико, и у Эклза все похолодело внутри от осознания того, сколько пришлось пережить этой несчастной девочке. И ведь он сразу почувствовал что-то неладное, когда увидел ее, – слишком сильно она хотела казаться нормальной, обычной девушкой. Но такую боль трудно утаить даже за такими красивыми хрустально-голубыми глазами.
– Я умоляла вернуть мне ребенка, но они вдвоем пообещали упечь меня в психушку, если я начну что-то требовать или попытаюсь заявить в полицию. Мне оставалось только ждать подходящего момента. И это ничего что столько времени прошло. Как ни крути, месть – это блюдо холодное. До недавнего времени нужно было просто оставаться невидимкой, делать то, что он скажет. Встречаться в церкви и передавать то, что он положит в сумку. По правде сказать, я никогда не интересовалась, что он продает, лишь догадывалась.
-
-
18.12.2015 в 15:59– Ты ничего не сможешь сделать. В любом случае, если меня не посадят за его убийство, то уж точно запрут в психушку. Да и единственное, чего ты хочешь, – это не помочь мне, а уйти отсюда живым.
– Ты права, я хочу уйти живым. Но и помочь я хочу не меньше.
Она сверкнула на него глазами, в которых собрались озерца непролитых слез, и ему показалось, что она его услышала, поверила, поняла, и надежда, что все утрясется, кольнула где-то глубоко.
– Холли, ты подумай, что ведь еще вся жизнь впереди. Я не могу себе представить, каково это – жить каждый день с таким чудовищем, как твой отец. Но ты нашла в себе силы избавиться от него, теперь надо жить дальше.
– Ты прям как проповедник в церкви.
Девушка встала с кровати и, не сводя пистолета с Эклза, обогнула кровать, чтобы посмотреть в окно. Она была уверена, что слышала какой-то шум во дворе.
– Хотя один из них сделал для меня больше, чем кто-либо за все время. Этот чокнутый, что Бернард подобрал в госпитале. Наткнулся как-то на Холли после побоев, она все ему и рассказала. Он был вторым человеком, который узнал всю правду об отце. И он заступился за нас… Может, это потому, что он влюбился в нее? Со мной он мало общался, – она потерла нос и подошла ближе к мужчине, но, все еще оставаясь на безопасном расстоянии и сделав шаг из комнаты, посмотрела в коридор. – Нэйт решил как-то поговорить с Маргарет насчет моего ребенка. Решил пойти тем путем, каким любила миссис Шел, – предложил ей деньги. Но та стала отнекиваться, заявила, что ничего не знает ни обо мне и уж тем более о ребенке. Если бы не Бузолич, я бы прибила ее еще тем вечером. Но пришлось отложить ненадолго, – девушка хмыкнула, чему-то улыбаясь, а затем снова встрепенулась и начала прислушиваться, будто ей померещилось что-то и она силилась понять что.
– Так Нэйт знает, что ты убила их? – поинтересовался следователь, чтобы отвлечь девушку. Он отступил еще на шаг назад, когда она резко вздернула рукой с пистолетом, и ударился спиной о створку шкафа. – Тише, тише… Я без оружия и не собираюсь кончать самоубийством, набрасываясь на твое.
– Ты один?
– Да, да… Один, – он инстинктивно выставил раскрытые ладони вперед и сухо сглотнул, нездоровый блеск в глазах девушки вселял в него леденящий страх. Он не сводил с нее настороженного взгляда, даже когда она снова отступила к постели немного успокоившись.
– Нэйт не знает. Догадывается. Но и он, по-моему, желал смерти Дереку и Маргарет не меньше чем я. Отца он прибил бы еще раньше, да я помешала. Бузолич пришел с деньгами из церкви и застал Холли и отца за скандалом. Он ударил ее по лицу, и она стояла, зажавшись, когда Натаниэль позвонил в дверь. Открыл, конечно, отец, но, видимо, Нэйт заметил Холли и вошел в дом, попросив воды. А потом он стал трясти отца как ватную куклу. Я даже отправила Холли спать, чтобы самой взглянуть на это. Тут-то Чарлтон и сдрейфил, когда Натаниэль сказал ему, что все знает и что упечет его и Маргарет за решетку.
Следователь обратил внимание, как щеки у девочки вспыхнули, а глаза заискрились от нахлынувших воспоминаний. Взгляд уцепился за пальцы на пистолете, за то, как кисть подрагивает под тяжестью оружия.
– Холли, отдай мне его, прошу.
Он медленно, глубоко вдохнул, но грудь будто сдавило железными обручами страха.
Его слова остались неуслышанными, она продолжала упоенно говорить, окончательно погрузившись в свои воспоминания.
– Он бился в его хватке, напоминая розовую свинью, которую ведут на бойню. Кажется, он был в ужасе оттого, что кто-то действительно прознал, что он творит за закрытыми дверями своего дома. Я бросилась разнимать их, боясь, что Натаниэль потеряет голову и он отпустил ублюдка. Вот только я недооценила всей ярости Дерека, в которую он пришел, как только Бузолич покинул наш дом. Он помчался за мной по лестнице, споткнулся и упал, но успел уцепиться своими потными руками за мою ногу, и я сосчитала ступени лицом. Ты не поверишь, но в тот момент я вдруг почувствовала в себе силы десятерых и пообещала себе, что больше он меня никогда не тронет. Я вырвалась, отпихнув его, и заперлась в комнате. Потом достала нож Бузолича, что он отдал, и поняла, что другого выхода у меня нет. Как только он перестал выламывать дверь, я спустилась вниз. Он был в кабинете, но, услышав меня, пошел на кухню. Он бы убил меня…
Зубы больно закусили раскрасневшиеся губы, и Холли закрыла глаза, и вот тут Дженсен увидел потоки слез.
– Холли, его больше нет, и никто тебя не тронет, – девушка стала обессиленно опускаться на кровать, уже больше не целясь в него, и он сделал шаг вперед. – Все будет хорошо, слышишь?
– А ну стой на месте!–она выставила черное дуло вперед. – Не ври мне! Ты пришел меня арестовать.
– Нет. Я без оружия, у меня ничего нет при себе. Если хочешь, я просто заберу нож, и мы обо всем забудем? Хочешь?
Нервная дрожь теперь била ее плечи, к лицу прилипли растрепанные пряди светлых волос, и она была не в силах что-либо сказать, только отчаянно качала головой. Дженсену на мгновение показалась, что она вот-вот потеряет сознание, потому как забегали глаза, и он стоял как прикованный, не решаясь двинуться навстречу, но потом Холли снова взглянула на него уже совсем по-другому. Он за доли секунды узнал этот невинный смиренный взгляд Холи. Глаза были распахнуты от недоумения, словно она впервые видела Эклза, и оружие в своих руках, наставленное на него.
– Не двигаться! – прозвучало где-то с боку. Дженсен взглянул в коридор, и увидел полицейского, радуясь сообразительности Коллинза.
Негромкая, но неожиданная фраза офицера заставила судорожно сжать пальцы на курке, а потом вздрогнуть от глухого хлопка, тут же затихшего в комнате.
-
-
18.12.2015 в 16:00Все было так, как и ждал Джаред. Миша сидел перед его постелью и дочитывал последние страницы. Он растягивал слова, переводил дыхание, облизывая пересохшие губы, и пальцы перелистывали лист желтоватой бумаги. Забыв о бесконечной боли во всем теле, Падалеки прислушивался к фразам, и в груди тоскливо ныло – совсем недавно другой голос произносил их вслух. И если бы он мог говорить, то, наверное, поторопил бы, а сейчас просто плыл в волнах тихого сухого голоса.
Сам же Коллинз машинально читал, не задумываясь над значением слов, им прочитанных. Его голова была занята другими мыслями, не оставляющими ни на минуту вот уже много, много дней. Он проклинал себя за то, что ответил тогда на звонок и вслушался в тихий неразборчивый разговор Эклза; за то, что взял с собой двух молоденьких курсантов в тот день; за то, что не смог проконтролировать их действия. Он был уверен, что у Дженсена получилось бы уговорить несчастную спятившую девчонку, даже если бы он так и не ответил на его вызов. Но все случилось так, как случилось, и казалось, хуже быть уже не могло.
Перед веками становилось все темнее, и было ясно, что сумерки проникли в палату. Аппарат снова отрывисто пискнул, шикнул, втолкнув в разлагающиеся легкие воздух, и Коллинз схлопнул книгу.
– Вот и все.
«Кажется, вечность прошла».
Миша встал, отошел к окну и посмотрел на рассыпанные огни окон в темноте. А потом снова обернулся к Джареду и быстро прошагал к нему, нависнув громадой над его телом. Он уставился в закрытые глаза и прохрипел, давясь словами:
– Да ты хоть понимаешь, что не мог я по-другому?!
И его крик пробежал по нервным окончаниям, тут же погаснув где-то в умирающем мозгу.
– Ты лежал там в луже собственной крови!
У Коллинза снова перед глазами всплыла та давняя, но все еще до ужаса яркая, пугающая своей реальностью картина. Он не мог себе объяснить, почему он поехал той ночью после похорон Эклза в его дом. Это было что-то большее, чем просто предчувствие. Он гнал по пустой дороге на красный свет, он стучал в закрытую дверь, бил стекла и влезал в дом словно преступник, спотыкался в темноте, звал Падалеки по имени, а потом просто увидел его в багровой луже остывшей крови, на которой он поскользнулся и упал. Она была повсюду: на нем, мелкими каплями упав на лицо; на одежде, пропитав ткань; на руках, делая их скользкими. Он помнил, как вцепился коченеющими от ужаса пальцами в шею друга, надеясь почувствовать нить пульса, а потом закрывать вскрытые запястья полотенцами, перетягивая их туго-натуго. Он, не раздумывая тогда, вызвал парамедиков, потому что не мог по-другому.
– Да ты хоть понимаешь, что я…
Он оборвал собственную фразу, которая душила его месяцы, пока он смотрел в это лицо, на котором застыла маска смерти. И только сейчас он осознал, как эгоистично звучат его слова, потому что он сам не имел понятия, каково это – жить, когда весь мир сузился до размеров пули в груди любимого человека. Он сам ему позвонил и сказал о случившемся. На его глазах Джаред вбежал в комнату и бросился к мертвому Дженсену, обнимая, втаскивая к себе на колени, пряча в теплых руках его плечи, зажимая ладонью алую рану в груди, шаря по белым щекам пальцами, умоляя открыть глаза. Коллинз не представлял, каково это – касаться холодного родного лица, оставляя на нем горячие потоки слез, каково это – утыкаться носом в собственную футболку, которую Эклз схватил совсем не случайно, выходя из душа еще вчера вечером. Он не знал, как бывает больно, когда перестает биться сердце, в котором жила твоя душа. Это не в его голове продолжали завывать волынки*, и не перед его закрытыми веками все еще стоял звездно-полосатый гроб. Это не он вернулся в пустой дом с голыми стенами, от которых эхом раскатывался собственный неудержимый вой неутолимого нескончаемого горя.
– Прости меня.
Выцветшим голосом проговорил Миша, мечтая о несбыточном, – чтобы Джаред посмотрел на него.
«Ты не виноват. Это я потерял всех, кого любил. Никого не смог уберечь. В номинации "Самый грандиозный неудачник всех времен" я бы, наверно, победил.Это изначально был смертный приговор для меня – знать, что я больше не услышу его голоса, не обниму, не встречусь взглядом, открывая утром глаза. Ты сам это прекрасно знал, только боялся подумать».
Взгляд жадно делил лицо на четкие яркие картинки: глаза, когда-то светившиеся солнечным светом, теперь плотно закрыты, чуть курносый нос, гордо вздернутый, болезненно заострившись, смотрел в серый потолок, губы, которые растягивались в доброй, ласковой улыбке, были разомкнуты от пластикового шланга во рту. Коллинз отер ладонью свой лоб, жмуря глаза от набежавшей влаги, и шмыгнул носом.
– Джа… Передавай ему привет от меня.
Он, не глядя, потянулся к выключателю, и тихий щелчок черной клавиши остановил аппарат искусственной вентиляции легких. Зеленая тонкая линия на экране скакнула вверх, а затем оборвалась вниз, маленький прыжок вверх и снова вниз, угасая все быстрее, превращаясь в долгую ровную линию.
Зарывшись лицом в умолкшую грудь, Миша не заметил, как в благодарность из уголка глаза друга сбежала прозрачная влажная дорожка слезы.
* – В середине 1840-х годов в Америку прибывало огромное количество ирландских беженцев. Их принимали только на самую опасную и тяжелую работу в полицию и пожарные части. Смерти там были не редкостью, и хоронили их по кельтской традиции с волынками. Эта традиция дошла до наших дней, теперь ирландские волынки провожают в последний путь не только ирландцев, но и всех храбрецов.